— Почти миллиард, — сказал Энциклопедист. Это был понятный ответ на поставленный вопрос. Маг поинтересовался, насколько время в Мастерской идет быстрее, чем в том мире, который он только что покинул. Ему сообщили, что соотношение скоростей временных потоков составляет девять порядков — секунда там растягивается примерно в тридцать лет здесь. Нет абсолютно никаких причин торопиться.

Привратник, угадав неоформленное желание, сотворил бассейн с пузырящейся розовой водой. Месенн, скинув одежду, с удовольствием нырнул.

— Я пытался добиться большего ускорения локального времени, — сказал Экспериментатор, — но в Барьере Моара начинают возникать какие-то подозрительные колебания.

— Интересно было бы поисследовать, от чего зависит его устойчивость, — вставил Мечтатель. — На Коларе, помнится, соотношение скоростей темпоральных потоков без труда достигалось в тысячу раз больше, чем здесь.

— Теоретически не существует никаких пределов. Локальная скорость времени может быть какой угодно, — дал справку Энциклопедист. — Все определяется техническими параметрами оборудования.

— А какими именно?

— Переадресуй этот вопрос Марку, — приказал Месенн Привратнику.

— Скоро вы всю физику замкнете на нем, — проворчал Критик. — А мы что будем делать?

— Не беспокойся, у меня забот хватит.

Дел и в самом деле невообразимо много. Сейчас он соберется с мыслями, и начнет работать. Маг бросил взгляд на своих роботов. Критик, похожий на огромный кактус, застыл рядом, придумывая новую колкость. Над ним легкой дымкой повис Мечтатель. У него самая трудная задача — докапываться до малейших нюансов мыслей мага и добывать из них новые идеи. Трепетным железным лабиринтом неисчислимых рук, голов и ног замер Экспериментатор, ожидающий нового задания. Энциклопедист, бездонный кладезь знаний, скромно отъехал подальше. Привратника, как обычно, не было видно — он не любит маячить на глазах, но в каждое мгновение готов выполнить любое задание. Здесь, в Мастерской, только ему доступна магическая энергия хозяина, а посему он должен всюду поспевать.

Хорошие у него помощники. И возможности их с каждым годом все выше и выше. Однако все равно настоящий творец здесь один — он, Месенн. Машина, какую бы сложную программу она ни использовала, какие бы эвристические хитрости ни применяла, останется в оковах формальной логики. А давно известно, что точное доказательство имеют лишь тривиальные истины — даже в элементарной арифметике находятся выражения, которые нельзя математически строго ни доказать, ни опровергнуть.

Человека можно сравнить с мыслящей машиной. Когда-то даже было модно проводить подобную аналогию. При этом, однако, почему-то было принято «забывать», что программу поведения человека создавал тот бурлящий неожиданностями мир, в котором появился и совершенствовался великим множеством ушедших поколений его род. Количество воздействий и разнообразие жизненных ситуаций перешло в качество — способность генерировать новые мысли. А сколько программистов надо загрузить работой, чтобы добиться такого же эффекта для компьютера?