478

— Нужно будет завтра быть свежачком, наготове, птенчики… Я слышу какие-то волны кругом, щекочут барабан озеру. Тигиди! Тигиди! Пританцовывают…

А потом пошел спать. Не огонь, говорю вам. Мы все безнадежно переглянулись в общественном унынии. Мы, конечно, ничего особо не поняли, но когда трубач наш что-то там чувствует, после этой истории с ярветром мы теперь уши сразу раскатываем, а то мало ли что.

< > Дождь сначала застучал мелкими шажками, легкой кавалькадой, а затем на нас начали падать целые соцветия, будто кто-то высыпал на головы корзины сережек, охапками, капли барабанили по поверхности воды. Я ну никак не могла уснуть. Говорила с собой, как обычно: «Ну что же ты, глупышка, Аои, отдыхай… День завтра будет изнурительный». Но я чувствовала, что вода вокруг нас странная, и все кружилось передо мной… И я начала тихонько слушать дождь…

Капельки ударялись о податливые листья, о простыню озера, этот непрерывный мягкий шум, тонкий отсев зерен воды, падающих на этот мир, — я не знала ощущений более глубокой нежности, которые умела бы принять с более полным чувством присутствия. Дождь как из жидкого колокола, бьющего секунда за секундой на полном лету, кругом и повсюду, на взболтанную воду, на землю и песок, на лицо Степпа и сквозь дикие травы его волос, дождь, просачивающийся через любую подставленную ему материю, стекающий по прохладному затылку Каллирои, в глубину обнаженного черепа снов, дождь в ушах и во рту, потому что ничто более не могло ему противостоять, дождь, потому что глиняные впадины были слишком малы, чтобы вобрать в себя всю воду, и даже длинные лагуны, дождь, и те затопленные озера, дождь, и все болото… Дождь…

477

На рассвете, в полузабытье, я видела, как желтые пятна расходились акварелью по туману. Дождь продолжался, журчащий, шуршащий, колотил по песку с нежностью жемчужной выдры, взъерошенного тромпюшона на берегу озера, потрепанного куста. И в конце я все-таки уснула, закутавшись в объятия Степпа, который впустил меня в свой спальник. И вместе нам было тепло.

) Дождь начался разом — посыпал дробью по редкой вертикали. Я высунул голову из мешка на секунду, автоматически вытащил накидку, скрученную под затылком, и накрылся ею с головы до ног, подвернув, как получилось, по бокам. Дождь усилился. Весь остаток ночи он пробарабанил по жесткой поверхности навеса. Навес превратился в лоханку, лоханка в таз, а затем переполненный таз пролился на нас под напором шквалов. На рассвете все высматривали солнце молча, не высовываясь из спальников. Затем встала Каллироя — эта девочка была не просто огница, она поистине была настоящая волшебница, — и огонь разгорелся практически сразу, сначала дымящий, но очень вскоре ясный и жаркий, а над ним Силамфр выстроил портик из наших промокших до нитки спальников.