)
Когда мы пересекли амбразуру огромного природного цирка, дрожь радости пробежала у меня по телу, как только я увидел эту цветную мозаику. Пшеничные, ячменные, ржаные поля очеловечивали пространство. Тут чередовались желтая целина утесника, зелень диких, а местами и пастбищных прерий, сиреневый снег цветущих фруктовых садов. В зазорах этого узора просматривались небольшие ухоженные холмики и несколько долин, где угадывались отдельные облагороженные участки земли, расходившиеся каплей к низовью. Время было после полудня, и заходящее солнце протягивало свои длинные,
236
мягкие, почти осязаемые лучи в направлении цирка, так что уйма ребятишек, опрометью бежавших к нам наперерез через поля и ручейки, с долгим завывающим криком радости, казалась мне в таком освещении группкой золотистых львят. За ними, обгоняя, бесшумно шли четыре аэроглиссера в самом русле реки, а еще далее — элиолодки и джонки с голубыми парусами. В целом, пожалуй, около сотни человек вышло нас встречать, собственно говоря, весь лагерь, да с такой радостью, что могла сравниться разве что со счастьем наших родителей снова нас увидеть. Детишки наспех надергали нам пару охапок цветов, а карманы у них были полны бабеолек и подарков, которые они вывалили перед нами все сразу, разведя веселый бедлам.
Я сразу понял Фреольцев, что засиживались здесь месяцами. И Диагональщиков на их велесницах, которые под предлогом того, что привозят вести с низовья, оставались тут сначала на пару дней, затем на неделю, затем на три… Знаменитый лагерь Бобан долгое время оставался простой базой у подножья Норски, потом превратился в деревню с весьма элегантной и округленной архитектурой, стал тихой гаванью, где ниспадающий ветер тут же пробирал наши запрятанные вглубь мечты о доме. Говоря прямо, это место было настоящей ловушкой. Свет, обилие воды, свежий, чистый ветер, определенно плодородная земля — все это привлекало благоприятную энергию. Все, начиная с вычерченных по размерам фонтанов дорожек, с сети орошения, привязанной к расположению ветряков, с места установки двух винтовых фареолов, служивших мельницами, материалов, используемых для бесшумного передвижения глиссеров, от детских игрушек до ткани одежды, все выдавало след и вкус сдержанной и прагматичной элиты, чьи технические навыки и понятия объясняли уместность всего сделанного. Разумеется, лагерь был