Именно в этот день раклеры из Альтиччио как раз решились выложить нам свои планы на жизнь. И пошли они сразу к Голготу, который без лишних разговоров принял их решение не идти дальше: присутствие раклеров на Норске, если бы даже они туда и сами рвались, было бы для нас скорее риском, нежели поддержкой с их стороны. В лагере им сразу же пообещали местное гражданство, в «Степи» их ждали четыре отельных хижины, и на лицах их проступило такое облегчение, что на них радостно было смотреть. Здесь путь для них кончался самым что ни на есть счастливым образом: они получили свободу.

Когда я наконец отправился спать в тот вечер, то не мог не думать о том, что завидую им. Грудь моя еще вздымалась от накопленных переживаний. У нашей мельничной

228

хижины (это Альма меня растолкала) какой-то зверь пришел утолить жажду, лакая прямо из ручья. Я как можно тише встал и подошел к перилам, чтобы получше рассмотреть: это был кугуар. Зверь поднял голову и напряг шею. Он весь словно передернулся, по телу его прокатилось что-то и вылилось глубоким рыком, вырвавшимся откуда-то из недр одним накатом. Вибрация сначала достигла всех моих внутренностей и лишь затем ушных раковин. Я покачнулся, охваченный услышанным, это был тот самый звук. Звук, который я искал с того самого дня в Шавондаси. Я наконец его нашел. Это было мое вознаграждение. Так мне, по крайней мере, показалось.

π В жизни часто все выходит не так, как следовало бы. Здесь спору нет. И Голгот мог бы пойти навстречу отцу. Поговорить с ним за пределами города. Ну или, во всяком случае, не на центральной площади. Не на глазах у всех. Но…

< > Восьмой Голгот вышел на площадь. Мне хотелось сбежать отсюда и хотелось остаться. В голове звенел голос: «Аои, уходи!» — но я так и осталась стоять, крутясь на месте, глядя вокруг на остальных, и все мы, не сговариваясь, в каком-то животном инстинкте страха, попятились прочь от центра площади. Только Эрг вышел вперед. И Пьетро с отцом не сдвинулись с места. Поверить трудно, как они друг на друга похожи. Я имею в виду Голготов, их и нашего, одни и те же черты. Голгот-старший был чуточку выше, коротко стриженые волосы местами белели, лицо у него было горькое и неприступное, такие же скулы, словно засечки топором, такой же приплюснутый нос, тяжелый взгляд, то же крепкое телосложение, все один в один, но только старше, разумеется, и с чертами еще более жесткими, более выраженными и обветренными. У меня пронеслась надежда,

227

что, быть может, их потрясет это простое чудо сходства, что их взволнует чувство родства, что они в конце концов примирятся, увидев, насколько они близки, насколько в них видны отец и сын… Спустя столько лет разлуки!