— Вот иди и отдыхай, Пьетро-нехитро. А у меня от таких стеночек штопор в одном месте!

Я вдруг подумал, что нужно сесть и подождать: что-то должно произойти, что-то обязательно произойдет, появится в небе, придет к нам, заговорит со мной. Я наблюдал за траекторий облаков, за тем, как ветер окаймлял обрыв и уходил дальше, катясь к низовью: я старался представить себе, что мы на носу корабля из чистой земли и мчимся сквозь открытый космос вперед, навстречу солнцу, и… Но что-то не клеилось в этой истории, у меня не было ощущения, что мы находимся в движении, форма скалы была слишком плоской для форштевня, я смотрел, как летает и возвращается к ястребнику на руку Шист, и не замечал, чтобы нас как-то сносило по отношению друг к другу, как то было с медузами, которых мы оставляли за бортом фреольского Физалиса. Ороси молча разглядывала меня, прижимала к себе с любовью, и много плакала, но видимо совсем по другим причинам, о которых я не решался спрашивать, ибо слишком боялся узнать то, что известно ей. Рядом со мной бушевал Голгот, переговариваясь с напряженным Пьетро, братья-близнецы обнаружили красную лисицу и старались ее приручить кусками мяса. Кориолис? Не знаю, она молчала, как и ястребник, как будто они инстинктивно поняли невероятность момента, которого мы ждали всю нашу жизнь.

Верхний Предел, черт побери… Как и при всех событиях, к которым я готовился долгие годы: визит в Аэробашню, встреча с отцом, смерть Караколя — осознание происходящего отставало за событием. Удар опережал звук, вспышка смысла меня еще не ослепила. Цепляясь за память, разум отказывался поддаться жестокой правде фактов. Образ океана из ветра, пришедший из фантазий Кориолис, был первым, и он отстаивал свое место. Про-

52

зрачная водяная стена Аои, через которую наши дети бежали к нам сквозь время, плотина жидкого огня Каллирои, из которой появлялась пылающая плоть всего живого, горящие угли природы, сад Степпа, где маки были ростом с человека, даже оркестр Силамфра с его ветровыми арфами и струнами из молний — все это было сильнее этой банальной скалы с видом на… ничто. Их идеи оправдали бы наши контровые жизни, но не это: не эта равнина, не эта серая заводь, смывающая волна за волной наши мечты, не это пастбище для горсов. Пожалуйста…

Но разве на самом деле я все представлял себе иначе? Хуже всего как раз то, что нет. Хуже всего было то, что Верхний Предел, по сути, в своей жалкой пресности, оказался именно моим. Он был мне под стать, в тысячу лье вдали от любой Караколады, как и любого, даже самого крохотного чуда.