Мы проторговались до полудня и, довольные друг другом, расстались. День вообще оказался удачным — до заката я продал ещё четырёх Гуковых поросят и полдюжины Чиковых. Правда, радость от выгодных сделок несколько омрачил Кречень.

— Нехорошо это, отец, — сказал мой первенец, когда я, выпроводив последнего покупателя, от души отходил Гука плёткой, а подвернувшегося под крыло Чика — палкой.

— Что нехорошо? — переспросил я.

— Избивать их. Разве обязательно быть столь жестоким?

Я крякнул с досады. Кречень пошёл во взлетевшего в облака деда и вырос излишне жалостливым. Иногда, глядя на него, я всерьёз беспокоился за будущее затеянного мной дела.

— Ты ещё не оперился, птенчик, — сказал я, — чтобы упрекать отца в жестокосердии. Это же свины. Обделённые природой, неразумные и строптивые животные.

— Мой дед не согласился бы с тобою, отец.

Я философски махнул крылом. Что поделать, птенцы… Им свойственно не слушаться родителей. Сапсарь считал, что выкормленные им питомцы разумны. Но он вот уже четыре круга, как купается в облаках. Тысячи приливов сменились отливами с тех пор. Диковинный корабль, на котором приплыли свины, давно унесло штормом. Вожак гнездовья теперь я. А мне считать свинов разумными не с крыла.

3. Кречень

Ах, как хороша, как грациозна была птерочка. Я протиснулся в круг. Только что закончились свинские бои — жестокое, варварское зрелище. Баграми оттащили забитых до смерти, уползли зализывать раны уцелевшие, и, едва служители замыли кровавые пятна на арене, птериксы хлынули с трибун на побережье.

Я бегло оглядел конкурентов. Пожилой фабричный мастер, видавший виды караванщик, неопределённого возраста мореход и едва оперившийся столичный рантье.

Я растолкал их и пустился в пляс. Я станцевал для неё «Морской бриз» с притопом. Без передышки выдал на цыпочках «Зарю». Закружился в залихватском, отчаянном «Птериксе на перепутье». И, наконец, исполнил строгий, классический «У ваших ног» с двойным подскоком и переворотом через крыло.

— Кто вы? — спросила птера, когда я, умаявшись, остановился.

— Меня зовут Кречень. Я свиновод.

Хором захихикали фабричный мастер, караванщик и мореход. Загоготал снисходительно столичный рантье. Я поспешно добавил:

— Два круга назад мой отец взлетел в облака. Я — хозяин гнездовья и вожак гнездовой стаи. А также владелец фермы с говорящими свинами.

Хихиканье и гоготание оборвались.

— Правда? — с интересом глядя на меня, переспросила моя избранница. — Значит, вы тот самый Кречень, о котором ходят слухи вот уже второй солнечный круг?

— Боюсь, что тот самый, — кивнул я и бросил конкурентам: — Ступайте прочь.