Фактически — Добровольческая армия)
В вечерних сумерках на последний путь станции Ростов вползает состав. Паровоз, шипя, выпускает облако пара. Поезд из двух локомотивов, платформы и пяти двухосных вагонов-теплушек останавливается. Свистят тормоза, скрипят рессоры.
Отряду приказано отправиться на станцию Горная для помощи генералу Абрамову.
Тоха разжился двумя немецкими гранатами-«колотушками» и за железные крючки на корпусе повесил на пояс. Так что он богач — сейчас у него сорок патронов к «мосинке», семь в нагане и ещё семь про запас, две гранаты и шашка. А ещё выкидной нож в кармане шинели.
Симановский даёт команду на погрузку, и отряд, не зажигая огней, не производя лишнего шума, грузится в эшелон. В первом вагоне разместился караул, в остальных — четыре взвода отряда. Тохин взвод занял второй.
В вагоне темно и холодно, свет вокзальных фонарей пробивается сквозь маленькие окна. Программер пристроился в углу на грубо сколоченных нарах. В середине вагона «буржуйка», только топить нечем.
Все угрюмо молчат.
Поезд трогается.
— Слышали, господа, — тихо говорит сидящий рядом с программером штабс-капитан. Тоха навострил уши, — вчера в Таганроге большевики подняли восстание. Юнкерской роте с большими потерями удалось вырваться из города. Полегло две трети личного состава. В плен попали два десятка наших и с дюжину партизан Грекова. Сегодня утром их сожгли живьём.
По вагону пронёсся лёгкий ропот негодования.
— Им связывали вместе руки и ноги, — продолжает штабс-капитан, — и в таком положении бросали в доменную печь. Живьём, господа!
— Ненавижу! — со злобой произнёс Зарецкий, занимая вместе с подполковником Рощиным нары напротив попаданца.
У Тохи по спине пробежал холодок. Подумал: «К чему такая жестокость? Ну пристрели и всё! На фига мучить?», а вслух прошипел:
— Ушлёпки грёбаные.
— Вы правы, граф, — тихо сказал, поёжившись, подполковник. — Я иногда восхищаюсь вашими словечками, до чего они бывают точны. Но раньше их не слышал. Где набрались?