– Для лечения душевных ран. Буквально. От разбитого сердца, неудач, депрессии… И, заметь, здесь нет ни грамма алкоголя! Им часто невзначай угощают подростков, когда у тех бушуют гормоны, – ухмыльнулась я, причмокивая от терпкого сладкого вкуса. – А еще это отличное обезболивающее. Уверена, Гидеону оно понадобится.

Я налила ландышевый чай в кружку, давая ему немного остыть до пробуждения Гидеона. Ганс замялся, поглядывая в котелок, где зелья хватило бы еще на одну порцию.

– А мне можно?

Я вопросительно нахмурилась, но тут же прокляла себя за то, что не догадалась сразу, когда он неловко пояснил:

– Я тоскую по Анне. И Марта тоже. Иногда она плачет перед сном, а я только и думаю, что будет, когда она узнает, как умерла ее мать… – Ганс замолчал и свинцовым взглядом попросил меня не разубеждать его в том, что смерть Анны – его вина. Винить себя ему было проще, чем признать, что его жена погибла по трагической и несправедливой случайности. – Я хотел бы дать Марте немного зелья. Если останется, конечно.

Я с трудом выбила из себя кивок и достала из рюкзака еще пчелиного воска и специй.

– Не волнуйся, это зелье не портится, так что я приготовлю еще, сразу на месяц. Тебе и Марте. А ты пока помоги Коулу с пюре, пожалуйста, а то он сейчас просверлит блендером дно кастрюли.

При этих словах Коул снова включил блендер и действительно надавил на него так, что пюре брызнуло ему в лицо и долетело аж до холодильника. Ганс горестно вздохнул.

– Он умеет обращаться с пистолетом, но не может справиться с пюре. Дай сюда, парень!

Пока они занимались ужином, я позвала Марту, чтобы та помогла мне накрыть на стол и тем самым исправить все, что случилось сегодня. Всем мы нуждались в месте, где можно чувствовать себя в безопасности, и в людях, которые могут стать семьей. Глядя на Гидеона, все еще спящего под одеялами, я понимала, что он хотел того же самого. Может быть, у меня получится дать ему это хотя бы на один вечер?

Пока Марта прыгала по лестнице и играла со старым динозавриком Коула, взбодренная моим ландышевым зельем, а я расставляла тарелки и зажигала повсюду свечи, Гидеон в соседней комнате заворочался.

– Коул! – тут же позвала я.

Передав мне дежурство у томящегося рагу, Коул глубоко вздохнул и двинулся к брату.

– Как ты себя чувствуешь?

Я выключила плиту и, оставив ужин доходить, прильнула ухом к косяку, подслушивая уже второй раз за день.

– Так, будто меня вырубил мой собственный младший брат. То есть унизительно.

Гидеон звучал хрипло и низко. Размяв ноющую спину, он сел на диване. Я подглядела за тем, как Коул опустился рядом, придерживая его за локоть. Тот вырвался.