Она дернула Сэма за капюшон и потянула в западное крыло. Увидев, что Аврора растянулась в одном из кресел, явно не намереваясь присоединяться, я сбросила на стул рюкзак и кивнула Коулу в противоположную часть особняка.

– Ну что, пошли следовать сценарию подросткового хоррора?

Он усмехнулся и, все-таки вынув из ножен навахон, взял меня за руку. Мы обошли почти все крыло, поочередно пытаясь отпереть каждую из комнат, но так и не нашли ничего примечательного помимо окон, выточенных прямо в скале и выходящих на потрясающие пейзажи Глэйшера. С коваными прутьями, они были невидимы для всех, кто мог искать их взглядом извне. Но вид открывался такой, что захватывало дух: бурные реки, густые леса и ледниковые озера. Другие горные хребты росли вдалеке, как спины дремлющих драконов. Весь особняк был безопасным убежищем, откуда можно было лицезреть весь мир, но откуда весь мир не мог увидеть тебя.

– Поднимемся? – предложила я, обнаружив за колоннами винтовую лестницу. – Это последнее, что мы еще не попытались осмотреть, выломать или пощупать.

Коул повернулся, вертя потертую ручку очередной запертой двери: как и все остальные, та не отзывалась ни на удары ногой, ни на магию.

Я запрыгнула на ступеньки, и Коул с готовностью последовал за мной, не отставая ни на шаг. Лишь благодаря блеску его навахона, отражающего свет из коридора, я разглядела дубовую дверь, которой кончалась лестница. Коулу пришлось несколько раз приложиться об нее плечом и рукоятью клинка, чтобы все-таки открыть.

– Ура, получилось, надо же! Стой, это… детская?

Я оглядела темноту, скопившуюся внутри узкой, маленькой комнаты, где магия Авроры по непонятной причине не зажгла свет, а запирающие чары не действовали. Выставив над головой горящий экран сотового телефона, Коул вошел первым.

Под потолком на леске порхали бумажные бабочки. Здесь даже не было окон: витражи заменяли их, искусственно подсвеченные изнутри, чтобы сымитировать солнечный свет. В углу мерцал единственный ночник в абажуре, включенный. Я прошлась до облезлой детской кроватки, напичканной плюшевыми игрушками, а затем взглянула на заправленную постель, тоже крохотную, с изголовьем в форме сердечка. Везде были разбросаны кубики и куклы, а к каменной стене, выкрашенной в розовый, была прибита картина в золотой раме.

– Эй, посмотри. Это разве не тот портрет, который мы видели внизу? Только здесь кроме Сайфера еще…

– Его дочь, – выдохнула я.

В отличие от идентичной картины в обеденной зале, обрезанной наполовину, здесь по правую руку от Сайфера стояла хрупкая девочка болезненного вида. Они даже не прикасались друг к другу: руки девочки были прижаты к груди крест-накрест, словно в жертвенном смирении. Белокуро-медовые волосы, убранные со лба голубым ободком, струились на белоснежное рюшевое платье. На миниатюрном личике, без намека на улыбку или румянец, серые глаза казались совсем огромными.