Мы переглянулись и, стиснув руки друг друга, почувствовали трепет магии, соединяющей нас. Все трое произнесли:
–
Эпилог
Эпилог
За ней всегда тянулся кровавый след. Каждый город, в который она заходила, платил ей оброк человеческими жизнями. Каждый дом, в котором она находила приют, был разрушен до основания. Каждый человек, встретившийся ей на пути, жалел об их встрече. Незаметная, как тень, отбрасываемая стаей птиц, что заслонили солнце. Губительная, как родовое проклятие, забирающее потомка за потомком.
В этот раз след ее был осязаем: шов снова разошелся и кровь стекала по животу. Она никак не могла смириться с мыслью, что теперь выздоравливает не за один час и даже не за одну неделю. Но у нее нет столько времени – она должна спешить! Пока они еще помнят о ней. Пока не успели поверить, что все закончено. Не для того она выбиралась из заточения, чтобы, встречая солнце, не получать ни капли удовольствия от его лучей. Как можно наслаждаться жизнью, когда ею наслаждаются и они?!
Затхлый воздух. Тяжелый запах плавящегося воска и формалина. Мохнатые птицееды в колбах – домашние питомцы, провожающие ее четырьмя парами глаз. Вдалеке выли сирены, неся правосудие, которое не состоится.
– Кости-кости. Леденцы. Собираю их в ларцы…
Ферн остановилась посреди комнаты и осмотрелась. Ее ничуть не пугало то, сколько костей собрано на стеллажах. Словно бесценная коллекция, каждая косточка была подписана этикеткой, отполирована и выставлена на витрину. Мелкие, хрупкие, от коротких пальчиков до целого таза. Все черепа крошечные, как на подбор. Ферн могла бы спутать их с собачьими, если бы только не читала сводки новостей.
– Откроешь – выбегут детишки! Сыграем снова в кошки-мышки?
Поддев пальцем одну этикетку, Ферн пригляделась, читая сквозь вуаль витающей в воздухе пыли: «Томми Райт. 8 лет».
– Кости-кости. И конфеты! Заплачу за жизнь твою монетой.
Равнодушно пожав плечами, Ферн отпустила этикетку и двинулась дальше – прямиком на маниакальное пение, доносящиеся из-за вельветовой шторки, загораживающей мастерскую от «музея».
Там, сгорбившись над чей-то узенькой грудной клеткой, сидел тощий мужчина средних лет. Толстые стекла очков запотели, настолько жарко здесь было от пламени свечей: он экономил деньги на электричество, чтобы потратить их на набор изощренных хирургических инструментов, разложенных на подносе под его левой рукой. На поясе висел заляпанный кухонный фартук, а каштановые волосы, завязанные в хвост, были едва ли не длиннее, чем у Ферн. Она подошла поближе, чтобы разглядеть его кропотливую работу.