– Да ладно. – Стеф презрительно фыркнула.

– Ну знаю, знаю. Я же не говорю, что она идеал. Или что она нормально к тебе относится. Но… она очень старается. Знаешь, она среди этих девчонок тоже чужая, ее, типа, просто терпят. Ты вот видела, чтобы они ей помогли с кампанией?

Стеф молчала, обдумывая мои слова. Смотрела куда-то мне за плечо, совершенно бесстрастно.

– Знаешь, они столько мне гадостей сделали с первого года учебы. Я сама не понимаю, за что они меня ненавидят. А Присцилла? Она как-то ведь заставила их себя принять.

– Да, но какой ценой, – возразила я. – Ей очень тяжело.

– С виду не скажешь, – фыркнула Стеф.

– Знаю. Потому что она… – Тут мой голос дрогнул. – Она хорошо умеет скрывать свои чувства.

И тут в Стеф что-то надломилось. Она опустила глаза:

– Да… я даже не знала, что у нее папа умер.

– Она просто не любит об этом говорить.

Некоторое время мы обе молчали. Потом Стеф вздохнула, очень глубоко, будто бы продавая душу дьяволу.

– Ну хорошо. Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Я с надеждой посмотрела на нее:

– Что, честно?

Она скривилась и кивнула. Я попыталась не запрыгать от радости.

– Баррет сказал, что «подумает» до шестого урока. Ты можешь пойти к нему вместе со мной и сказать, что не возражаешь против купонов и чтобы Присциллу оставили в списке?

Длинная пауза, потом она закатила глаза:

– Ну ладно.

Я сделала все, чтобы ее не обнять, пока мы вдвоем шагали к нему в кабинет.