– Где…

– В Красном городе. Здесь хорошие врачи. С тобой все будет в порядке. Я рядом.

Он хотел спросить ее, где Север, и о том, что произошло прежде, чем он потерял сознание, но не смог. Память крутило, как воду в глубоком омуте, и смысл случившегося с ним ускользал. Он не мог быть жив – и все же уцелел. Болело все – голова, лицо, руки, ноги.

Ган снова попытался открыть глаза, но не смог, и мысль о слепоте отозвалась такой чудовищной болью, что сознание снова покинуло его, быстро и милосердно.

Он не знал, сколько времени прошло с того момента, как он впервые очнулся. Но этот раз кто-то иначе дышал в комнате, и весной больше не пахло. По стеклам барабанил дождь, и Ган вдруг понял, что видит изменения света и тени. Как будто он был рыбой, живущей в темном аквариуме, – и где-то недалеко от стола кто-то зажег свечу.

– Что…

– Кая! – Голос был женским, смутно знакомым. – Иди сюда! Он очнулся!

Он услышал быструю очередь шагов.

– Я здесь.

Другая девушка из комнаты вышла – осталось только ее тепло.

– Кая. – Теперь он наконец мог говорить, хотя остатки песка, кажется, не совсем освободили горло, а каждое слово отзывалось болью. – Привет.

– Привет. – Он услышал, как она улыбается.

– Ты улыбаешься?

– Сам посмотри. – Она осторожно прикоснулась к его лицу, и Ган застонал – хотя изо всех сил старался удержаться.

– Очень больно?

– Ерунда. Я… я ничего не вижу.

– С твоими глазами все в порядке, – поспешно сказала она. – Все хорошо. Я сейчас сниму повязку. Скажи, если будет больно.

Он что-то промычал в ответ. Следующие несколько минут он собирал в кулак всю свою волю, чтобы не издать ни звука, пока ее пальцы бережно порхали по его лицу.

– Вот так. Лучше?