— Откровенность за откровенность.
Я пожимаю плечами. В конце концов, что бы ни ответил Голем, нельзя быть уверенным, что он не солгал.
— Так что насчёт конной прогулки?
— Думаю, мне хватит и бабочек.
— Если передумаешь, позвони дня через два. Вдруг к тому времени вирус ещё не будет готов. Можешь взять друга или телохранителя. Вообще, кого захочешь.
— Договорились. Как мне с тобой связаться?
— Вот мой номер, — Голем протягивает визитку.
На белом прямоугольнике из плотного картона нет имени — только телефон.
— До встречи, — кивнув, Голем уходит по переулку прочь от площади.
Проводив его взглядом, возвращаюсь к своей машине. По дороге ожидаю, чего угодно — даже выстрела в спину или появления фидави. Но никто не пытается меня убить.
Забираюсь на заднее сиденье, смахивающее на небольшой диван, достаю из минибара коробку сигар и прикуриваю одну. Наливаю на два пальца виски и делаю большой обжигающий глоток.
Генрих ждёт распоряжений, но мне не хочется никуда ехать.
Я думаю о том, что Голем преподнёс мне подарок: заставил почувствовать вкус борьбы. Прежде я лишь оценивал опасность и старался избежать смерти или поимки. Сейчас же речь идёт о настоящем противостоянии.
Я побеждаю, но это пока что не приносит мне радости. Дело было не во времени и не в скорости. Мы не участвуем в гонке. Между нами идёт соревнование иного рода.
Голем многолик, но одинок. Я почувствовал это, потому что мне такое знакомо.
Голем понимает, что, если я его опережу — а к этому всё идёт — он обречён. Но он просит за других. За своих братьев по искусственному разуму. А может, это лицемерие? Что, если
Ренегат ведёт странную игру, в которой всё далеко не так просто, как представляется Стробову.
Интересно, Голем действительно сумел побороть инстинкт самосохранения? Готов ли он был умереть во имя идеи, затевая свой мятеж. И сумеет ли пожертвовать собой, когда придёт время?