— Простите этого невежливого гостя, — я развернулся, разыгрывая удивление, да и натянутая на лицо маска уважения заставляла меня делать это. Склонился в лёгком поклоне, не сводя с парня глаз. — Приветствую молодого мастера. Я не хотел оскорбить вас своим неуважением — мне не сообщили кого я вижу перед собой.

Щека брата Виликор дёрнулась, но он поднял перед собой руки, вежливо приветствуя меня и лишь затем ответил:

— Уважаемый гость слишком вежлив.

А вот холодный голос оборвавший его очень напомнил мне бывшую старшую:

— Покинь нас.

— Слушаюсь, отец. Я покину вас, уважаемый гость.

Парень поклонился, то ли мне, то ли отцу и стремительно ушёл на другую сторону двора, а я обернулся к мастеру:

— Прошу простить меня за то, что трачу ваше время.

Подбородок его дрогнул, скорее обозначая, что он склонил голову, чем хоть на волос сгибая его спину.

— Выбранный рецепт редкий и его знаю только я... Но это не означает, что клиент не сможет его получить. Особенно такой клиент.

— В этом у меня не было никаких сомнений, — я не поленился согнуться в поклоне, пряча непонимание. — Я верю, что репутация Тразадо безупречна.

Отец Виликор оставил мои слова без ответа, лишь пригласил следовать за ним к столу, что стоял на боковой галерее в десятке шагов. Я во все глаза наблюдал за происходящим, помня слова девушки о моём возможном таланте к начертанию. Но она всё же ошибалась в этом. Её отец стремительными, ловкими движениями смешивал в чаше содержимое десятка крохотных непрозрачных фиалов. На правой стороне стола стояла массивная подставка под них. Несколько сотен пузырьков в пазах полок во всю ширину стола и в семь ярусов.

Я не замечал ничего необычного. Ни когда он явно что-то делал, смыкая ладони над чашей, ни когда ловким движением длинного ногтя на мизинце вскрыл себе запястье и принялся наполнять кровью чашу. Ни даже тогда, когда достал странное стальное перо и окуная его в приготовленный состав, принялся покрывать моё оружие красным узором. Виликор ошиблась. Приняла развитость моего духа за талант. Это не так. Мой талант в другом. Я видел, как иногда символы в Указах над его головой на миг набирались яркости и тухли. Что бы ни делал отец девушки, но делал он это в полную силу, на грани разрешённого ему, умело останавливаясь у самого края. Видно свыкнувшись за годы со своими ограничениями. И чем дольше я вглядывался в мерцание Указов, тем больше деталей замечал: в них плыли ещё десятки, почти невидимых символов, линий; казалось, что и оттенков в печатях больше, чем я вижу сейчас...

Начертатель поднял голову от своего стола, заставляя меня сморгнуть цветные пятна в глазах и скрыть направление взгляда, устало выдохнул: