Не дожидаясь разрешения, Ярукташ побежал к входу и через несколько мгновений вернулся с дюжим воином в цветной чалме. Не дойдя двух шагов до эмира, воин упал на колени и стащил с головы чалму. На гладко выбритом черепе, справа от темени, розовел большой подковообразный шрам.

— Потрогай, господин! — евнух коснулся пальцами шрама, приглашая. Имад пожал плечами и шагнул ближе. Возложил ладонь. И сразу же ощутил прохладу. Внутри подковы на голове Ахмеда, под тонкой кожей, явственно ощущалось что-то твердое и холодное. Вопросительно взглянул на евнуха.

— Ахмеду проломили голову в схватке с франками месяц назад, — пояснил тот. — Наш лекарь сказал, что он не доживет до заката и лучше его добить, чтобы успеть с похоронами к ночи, как надлежит правоверным. Ахмед еле дышал. Тогда вызвался этот франк…

— И что? — голос Имада стал хриплым.

— Он содрал кожу с раны, выбрал ложечкой из мозгов Ахмеда костяные осколки. Затем расклепал на наковальне серебряную монету, обрезал ее по форме дырки, расщепил края и закрепил на кости. Пришил кожу на место. Не знаю, может ли кто из наших лекарей в Каире сделать подобное, но я слышу впервые. Ахмед очнулся к вечеру, а через неделю встал. Сейчас он несет службу в твоем дворце, как остальные воины. Только не любит облака.

— Облака? — удивился эмир.

— Когда небо затягивает туча, у него болит голова.

Воин, не вставая с колен, закивал, подтверждая.

— Поэтому в пасмурную погоду я освобождаю его от службы. Он идет к себе и лежит на ковре, пока боль не пройдет. Но не жалуется. Дождь здесь бывает редко, и голова лучше пусть болит, чем ее не будет совсем.

Воин снова закивал.

— Пусть облака! — с тоской в голосе сказал эмир, и евнух понимающе моргнул жирными веками. Легким толчком подняв Ахмеда на ноги, увел его к двери…

* * *

Франк оказался немолодым, с заметной проседью в бороде и серебристыми нитями волнистых черных кудрях. Он вежливо поклонился и встал прямо, смело глядя в глаза эмиру.

«Не боится», — понял Имад и почему-то обрадовался.

— Где учился лечить? — спросил, придавая голову суровость.

Подскочивший евнух, быстро перевел. Франк ответил.

— В своей земле, — пояснил Ярукташ. — Но я не понимаю, где она. Это не Аквитания и не Окситания, не земля англов или франков, не Германия, не Венеция и не Латиния. Говорит, что земля его за морем, которое греки называют Понтом Эвксинским.

— Там живут номады, дикие кочевники, — удивился Имад. — Я видел их. Язычники… Он не похож.

Евнух облизал губы. Переспросил лекаря.

— Говорит, что возле моря действительно живут кочевники, Но его земля лежит много дальше к холодному морю. Полгода у них лежит снег, да такой, что повозки не могут проехать по дорогам и их ставят на полозья. Хотя лето там жаркое. Не знаю… Он говорит на многих языках: прованском, англов, франков, понимает латынь…