Последнее проклятие Кары долго крутилась в умах друзей. Пока Дарая, по всеобщему молчаливому согласию взявшая на себя главенство, раздавала указания; пока искали место, где можно было бы запереть старую хозяйку, чтобы не повредила ни себе, ни окружающим; пока во всеобщем недоумении восполняли едой потраченные силы и выхаживали тех, кто пережил ритуал тяжелее прочих.

А потом слова забылись, стёрлись из памяти, как только стало ясно, что дара у колдуний и правда не осталось. Ни лечить, ни вредить ни одна из беловолосых больше не могла. Кто-то печалился, кто-то долго сидел в комнате, не зная, что и думать. Иные спокойно поблагодарили Таллу: ни служки короля, ни торгаши, жаждущие наживы, больше не страшили их.

Ни одна не упрекнула.

Разъезжаться тоже не спешили. А что, дом крепкий, ладный. Никто не гонит, да и… семья тут какая-никакая.

Но вот дурная оставаться больше не могла. Она день за днём напоминала Верду о море, звала повидать горы, рисунки которых видела в книгах, и притаскивала показать яркие рисунки животных в старинных фолиантах. Кара оказалась права: рано или поздно Талла уйдёт. Такие, как она, отпив из чаши свободы, на месте уже не усидят.

И однажды Верд сдался. Оседлал поутру заскучавшую Каурку, потрепал по холке Клячу, по обыкновению увязавшуюся вслед за подругой. Санни с необычайной нежностью чмокнул кобылу в морду.

— Ты ж её на колбасу продать грозился, — припомнил Верд.

— Ничего, на колбасу никогда не поздно! С голодухи на костре зажарим, — хмыкнул Санни, проверяя, не начнёт ли упряжь где-нибудь натирать.

Бывший охотник заслонил глаза козырьком ладони, чтобы не слепило солнце, вглядываясь в чёрные на фоне сверкающего снега окна. Казалось, где-то там, в одном из них, можно рассмотреть силуэт колдуньи, молчанием провожающей путников в бесконечную дорогу. Но, конечно же, увидеть её так и не удалось…

— Можно я лучше на Каурку? — Талла протянула руки, требуя, чтобы её подсадили.

Наёмник только устало вздохнул, заставив лошадь укоризненно на него покоситься: серьёзно? Это ты тут ещё вздыхаешь? Но подсадил, удобно устроил в седле и закутал в новенький тёплый плащ, чтобы от мороза разве что нос пощипывало.

— Я тебя теперь далеко не отпущу, — со смешком, выдающим скрытое беспокойство, хмыкнул Верд. — Метки ж сожгут!

Да-а-а, казалось, забыл уже ядовитые слова Кары, ан нет. Едва расслабился — сами выскочили!

Талла доверчиво откинулась в седле, опираясь на его грудь, пощекотала подбородок короткими, лёгкими волосами и счастливо вздохнула:

— А я пока и не собираюсь никуда уходить.