Девка схватила со скамьи рукавицы Верда, чтобы подцепить горячий чугунок, перенесла его на стол, всё ж таки ошпарившись по пути, и затрясла пригоршней.

— Чего бояться прикажете?

Охотник хрустнул шеей, размял плечи, едва не застонав от удовольствия:

— Меня, к примеру. Ну как убийца к тебе пожаловал? Вор, душегуб? — постарался Верд вспомнить все нелестные слова, которыми одарила его давешняя старуха.

Хозяюшка звонко рассмеялась, проскакала, как воробышек какой, едва касаясь половиц босыми ступнями, и плюхнулась рядом, без малейшего страха заглядывая чужаку глаза. Дурашливо протянула ручку:

— Я Талла. А вы, дяденька, душегуб?

Верд ошалело пожал ладошку, утонувшую в его смуглой лапе. «Дяденька»! Намного ли он старше наивной девчушки, покамест не успевшей обжечься о жизнь? На пять лет? Десять? Зато поседел и нажил шрамов как на коже, так и на душе. Вот тебе и «дяденька»…

— Верд. Хотя и душегуб тоже. Временами. Но не сегодня.

— Вот и чудненько. Вечерять будем?

Не таясь, она выложила всю снедь, какая нашлась. Пока Талла ловко орудовала ложкой, раскладывая горячую, только из печи, кашу и разливая ароматный кисель, Верд поглаживал навершие меча. Что мешает тюкнуть колдунью чуть ниже затылка, подхватить обмякшее невесомое тельце, перекинуть через плечо — и поминай как звали. Ни спрашивать не придётся, ни уговаривать. Знай себе вези по дороге, примотав к седлу, да еду изредка впихивай сквозь плотно сжатые зубы, чтобы вконец не отощала. Охотнику не впервой, так чего церемониться?

Талла придвинула тарелку и вложила в задумчиво расслабленные пальцы грубо стёсанную деревянную ложку. Мужчина недоумённо уставился, поднял её к глазам, точно забыл, как держать, целиком закрыл половником суетящуюся фигурку.

— Дура ты, — сообщил он колдунье.

Та невольно среагировала и тут же смутилась:

— Сам дурак! Ой, дяденька, вы чего обзываетесь?

— Какой я тебе дяденька, — вспылил Верд, плюхнув поварёшку на горку кушанья. — Явился к ночи незнакомый страшный мужик, в избу ввалился, а ты его потчевать вздумала? Ну как злодей какой?

Талла отхлебнула из своей кружки, подержала кисель во рту, с усилием проглотила.

— Но вы же сказали, что не душегуб, — искренне удивилась она.

— Я мог соврать!

— А врать, — дурная подняла кверху бледный палец, — нехорошо!

Ну чисто дитё малое! Помнится, бабка говорила, что колдунья в летах, сетовала, что замуж ей надобно. Какое замуж, когда девка-дура перед самым носом опасности не разглядит? Как до своих-то лет с таким норовом дожила, и то непонятно!