49-й жевал молча. Всё его внимание было поглощено кусками еды на тарелке.
Лариса, казалось, сосредоточилась на вязании, но из-под ресниц следила за ним. Теперь, когда 49-й стал совсем взрослым, ее не покидал страх. Раз за разом она невольно выхватывала взглядом его ослепительно-белые под темными губами клыки — два сверху и два снизу, почти такие же, как у людей, только гораздо длиннее.
49-й наелся, его потянуло в сон. Он подошел к дивану, неуклюже завалился и сунул уродливую голову Ларисе на колени. У нее ёкнуло что-то внутри, но она только выше подняла руки с вязанием.
49-го Лариса называла Лёшенькой. Когда она рожала, было уже сорок восемь таких, и она не знала, что родит сорок девятого.
Первого мальчика-мутанта мать встретила младенческим криком. Его смуглое тельце было нормальным, только лицо… У Ларисы помутилось в глазах, когда она увидела своего Лёшеньку. Но она стиснула зубы и сделала всё, что смогла. По крайней мере, 49-й не уходит из дома туда, где живёт большинство киевцев, — в подземный город дренажных и канализационных туннелей. И потому он почти не агрессивен. Правда, Лариса всё равно его боится.
Мутантами рождались только мальчики, хотя ещё неизвестно, кого приносят теперь в мир их сверстницы. Ведь 49-му идет семнадцатый год. И разве кто-то знает наверняка, что происходит ПОД городом?
Лариса думает и вяжет, вяжет. Главное, не раздражать его. Если их не раздражать, то на людей они не бросаются.
Когда стало ясно, что появление на свет Первого не случайность, рожать, конечно, запретили. Но три года успело пройти. Время тогда было такое, что не любили выносить сор из избы. И диагностику наладили не враз. И причин не нашли. Хотя чего там было искать, если город работал на оборонку?
Их города на карте нет. Если бы одна из здешних мамочек не родила в Киеве, молчание наелось бы досыта. А может, и вообще никто за пределами города и не узнал бы, что за болезнь такая — рудиментарное расщепление второй хромосомы.
Лариса выучила эти слова наизусть. Но означали они всего лишь то, что лекарства не будет. Да и не было никакой болезни. Просто природа вдруг сделала шаг назад. Передумала. И у Лёшеньки стало сорок восемь хромосом вместо сорока шести. Сорок восемь. Как у шимпанзе. Когда-то две обезьяньи хромосомы по мановению эволюции слились вдруг в одну, и получился человек. Теперь хромосомы разделились. Может, бог захотел продемонстрировать людям, что будет с ними дальше?
«…Рудиментарное расщепление второй хромосомы с утерей части интеллекта…»