Тимур посмотрел на него, кивнул.

– Мы тебя у них вырвем еще, Тем. Мы еще бок о бок биться с америкосами будем.

– Не согласен с постановкой вопроса, – тяжело сказал Мельник со своего гнутого кресла. – Но готов закрыть глаза. Не стану считать это бунтом. Временные разногласия, так скажем. Когда Родина в опасности, мы не имеем права на дрязги. Решать будем путем переговоров. Наш Орден и так заплатил уже слишком высокую цену. Я тоже приношу присягу от лица Ордена – Совету Полиса. Считаю, что время междоусобиц прошло. Мы больше не имеем права уничтожать друг друга. Красные, фашисты, Ганза… Мы все прежде всего русские люди. Об этом надо помнить. Нам угрожает наш извечный враг. Ему все равно, во что мы верим. Стоит ему узнать, что мы еще живы, и он уничтожит нас всех, без разбора!

Люди внимали, впитывали; никто не спорил и даже шептаться не смел. Артем перенес вес вперед, встал на колени. Качнулся, сумел подняться. И прежде, чем зачарованные Мельником охранники поняли что-то, с короткого разгона – теменем боднул Мельника в висок, заваливая его вместе с коляской на землю.

– Держите его! Держи!

Принялись бить, а он старался ногами зацепиться за шею старого идиота, задавить его, задушить. Выбили зуб, выпал кляп.

– Врешь! Врете! Суки!

Через стиснувшуюся толпу было не пробиться, и черные стали втягивать Артема внутрь, за двери. Мельника поднимали, отряхивали.

– Говнюк мелкий. Перхоть. Я тебя в пыль. В порошок. Дрянь. Тебя и суку эту неблагодарную. Оба будете висеть. Плесень. Вранье. Все вранье.

За него объяснял Тимур.

– Это арестованный диверсант. Есть основания думать, что шпионил. Пытался демаскировать нас. Проверяем.

Наконец полковника водрузили на каталку, а Артема протащили внутрь. Там, за дверями, начинался длинный коридор с многими выходами. Артема бросили сразу.

Уже оттуда, в припадке, он слушал.

– Да, Святослав Константинович, – качнул тяжелой залысой башкой коричневый председатель. – Вы сказали золотые слова человека, который знает цену человеческой жизни. Я с вами тут и везде полностью солидарен. Я предлагаю сегодня же отправить наших дипломатов на Красную Линию, в Ганзу и к представителям Рейха. Усадить всех за стол переговоров. Покончить с теми разногласиями, которые нас все эти годы. В конце концов, не такие уж мы и разные, экхм. Мы должны сейчас сплотиться. Объединить усилия. И вместе, сообща – мы, вы – защищать метро. Наш единственный, наш общий дом. Наш единственный дом на грядущие десятилетия, если мы хотим выжить, наш священный дом на века!

– Не такие уж и разные, – с ужасом повторял за ним Илья Степанович. – Мы не такие уж и разные. Мы и они. Прежде всего русские люди. Сплотиться. Зачем. За что. К представителям Рейха. Наринэшка.