Там сморкнулись.

– Ладно…

Железная стена лениво, равнодушно поползла вверх. Стал свет. Вошли в буферный отсек: краник в стене, шланг валяется. Еще трубка.

– Буфер открой!

– Сполоснись сначала! Дерьмо всякое тащить…

– Как? Мы голые тут!

– Мойтеся, говорят!

Пришлось обхлестать и себя, и Илью Степановича, и Аню холодной водой с хлоркой. На станцию вошли вымокшие и замерзшие. Пахнуло сразу навозом, свиньями.

– Спят все. Сухой спит. Ну и наряд у тебя.

– А нам куда?

– Палатка ваша свободна, – Никицка поглядел на них, продрогших цуциков, смягчился. – Ждали вас. Погоди, тряпок дам вам обтереться. И идите, лягте. Завтра утром разберешься.

Артем хотел заспорить, но Аня взяла его за руку, потянула за собой.

Правда, решил он. Вломился ночью без химзы с улицы, еще не хватало всю станцию перебудить. Точно примут за полоумного. Ничего, особой спешки нет. Пока от Полиса сюда доползет…

– Скажи только дозорным, чтобы чужих на станцию не пускали. И сверху, – он вспомнил про сгусток. – Сверху тоже чтобы никого больше. Хорошо?

– Доверься мне, – осклабился Никицка. – Чтобы я еще ради такого хоть раз проснулся!

– Ну все. А, и этого вот товарища определить надо куда-то, – Артем вспомнил на Илью Степановича. – Отчиму все объясню с утра.

Илья Степанович остался с Никицкой, похожий на брошенного пса. Но это не Артема была беда, не он этого человека приручал и не он его бросил.

Их палатка действительно была свободна. Никто на нее не позарился? Наверняка покушались уже, но Сухой отстоял. Полезно быть начальству хотя бы и пасынком.

Зажгли фонарик, поставили лампой в пол, чтобы соседей не будить. Переоделись в сухое, что было. Друг на друга голых не смотрели. Было стыдно и неловко. Сели на матрас по-турецки.

– Выпить осталось? – шепотом спросил Артем. – У тебя было.