Мир вокруг него кружился, расплываясь, и он почувствовал, как закрываются ставшие свинцовыми веки.
Затем Морек ощутил, как над ним нависло что-то громадное. Какой-то инстинкт подсказал ему, что лежать так было ужасной ошибкой, и ривенмастер заставил себя подняться на колени.
— Прошу прощения, лорд, — пробормотал он, пытаясь при подъеме не развалить штабель.
К его изумлению, гигант протянул массивную перчатку. Раздумывая, стоило ли браться за нее, чтобы встать, Морек заметил, что керамит был не серым, а черным.
Он поднял глаза, скользнув взглядом по иссеченному нагруднику, украшенному костями зверей. Лицевая пластина шлема, треснувшая от удара мечом и такая же угольно-черная, как и весь остальной доспех, была выполнена в виде черепа. Линзы ярко светились, отбрасывая на маску блики, похожие на кровавые слезы.
— Морек Карекборн? — раздался сухой голос Тара Арьяка Хральдира, творца плоти, прозванного Клинком Вирма. — Думаю, пришло время нам поговорить.
Морек поднял взгляд на череп волчьего жреца. Казалось, всю усталость как рукой сняло. Ее сменила холодная хватка страха.
— Как прикажете, лорд, — ответил он голосом сухим, словно остывшие угли.
Афаэль шел по пустым туннелям Логова. Бои за два ключевых пункта продолжались уже много дней и без явного успеха. Он рассчитывал, что придется еще много дней выжигать позиции защитников. Псы будут упорны в обороне. Должны быть, ибо идти им было некуда.
Колдуна это вполне устраивало. Целью первой волны атаки было не просто нанести урон, но и очистить центр Клыка от защитников на срок, достаточный для уничтожения большей части оберегов. Эта работа была трудной и утомительной, особенно в его лихорадочном состоянии.
Афаэль продолжал страдать от изменений плоти. Бой приносил лишь частичное облегчение. В покое колдун становился непредсказуемым, склонным к резким переменам настроения и неспособным к хладнокровному принятию решений. Он знал, что происходит. Словно наблюдая за собой со стороны, он видел, как мыслительные способности его с каждым часом ослабевают.
А теперь еще одно. Где-то глубоко внутри его разума шевелилось что-то чужое. В мыслях пустила корни не его чувствительность и постепенно становилась все сильнее. Одновременно с мятежом тела начал ускользать разум.
Как только неотвратимость разрушения стала очевидной, Афаэль прошел через известные стадии реакции. Неверие. Гнев. Страдание. Он уже не мог бороться против этого кошмара. Тело так срослось с доспехом, что он никогда не сможет его снять. Единственное, что оставалось, это выполнять свой долг так долго, насколько возможно.