— Госпожа ненадолго потеряла сознание от слабости. В последнее время она не очень хорошо себя чувствует.

— Она не писала мне об этом…

— И это понятно. В ее положении опасно волноваться и волновать других.

Алекос не сразу понял, а поняв, изумился и вопросительно посмотрел на Хойреса. Тот кивнул.

— Срок чуть больше трех месяцев, — сказал он. — Состояние ее неважное, как мне кажется, в первую очередь потому, что она очень переживает… из-за вас.

Алекос долго смотрел в окно на стекающие по стеклу капли дождя.

— Но как же так, Хойрес? Это ведь невозможно ни для меня, ни для нее.

— Но оказалось возможно для вас двоих.

Ему вспомнилось все, что он говорил когда-то Евгении по этому поводу. К его удивлению, досада была не так велика, как он ожидал. Снял драгоценный перстень с руки, вложил в руку Хойреса.

— Не говори пока никому. Хотя ее женщины наверняка все поняли. Но все равно не говори.

Его встретили лихорадочно блестящие глаза. Бледность Евгении прошла, сменившись ярким румянцем. Поправив одеяло, Лела вышла. Он присел на край кровати, погладил маленькую горячую руку. Она не сводила с него тревожного взгляда.

— Ты мне веришь?

— О чем ты говоришь? — сказал он, наклоняясь к ней с поцелуем. — Почему ты не сказала мне сразу?

— Я никому не сказала. Даже Лела узнала только сейчас. Я так долго не верила, не могла поверить… И так боялась потом… Всего боялась, даже того, что мне это только показалось… Ты мне веришь? — спросила она еще раз.

— Ну что ты? О чем ты спрашиваешь? О чем ты думаешь? Ведь это — еще одно доказательство твоей верности, разве не так?

Она с облегчением откинулась на подушки. Тут же приподнялась снова:

— И что теперь?

Алекос засмеялся.

— А как ты думаешь?

— Не смейся! Я помню, как ты говорил, что наследник тебе не нужен.