— Да, ты очень рад, — сказала она.

Распахнулась дверь. Появился Астис, решительным жестом отмел попытки товарищей проникнуть в салон следом. Он был высок и светловолос, но глаза на лице с узнаваемым гордым профилем были светло-карие, материнские.

— Железнодорожный мост через Гетту будет достроен к зиме, государь. И я очень рассчитываю, что на последний в году Совет я приеду на таком же поезде.

— В автомобиле это будет быстрее.

— В этом году. А лет через пять? Сможет поезд обогнать авто?

— Сможет, — сказали одновременно Алекос и Евгения.

Переглянулись, засмеялись.

— Как дела на западе? — спросил царь.

Сын махнул рукой.

— Как я и предсказывал, ценность месторождений железных руд оказалась преувеличена. Дикари до нас их почти исчерпали. Я послал людей глубже в леса на поиски. Племена там живут миролюбивые, думаю, трудностей не возникнет. Лишь бы экспедиция оказалась не напрасной.

Посидев еще немного и заметив легкое недовольство на лице матери, Астис вернулся в свой вагон. Он помнил еще по своему детству страшные ссоры между родителями. Предметом их были те, кто, по его мнению, вовсе этого не стоил, — коренные жители западных лесов. Алекос тогда решил убить одним выстрелом двух зайцев: избавиться от надоедливых соседей и получить доступ к природным богатствам заповедной земли. Евгения сама рассказала ему о старом крае — стране предков, с которой общаются дикарские колдуны. Во главе большой армии великий царь пересек Фараду и вторгся в лес. И ему удалось то, что всякий раз оборачивалось неудачей для его предшественников. Он спустился в старую страну и разорвал нить, связывавшую шаманов с их отцами. Лишенные поддержки предков, заблудившиеся без старых троп, колдуны растерялись и сделали то, на что и рассчитывал Алекос: повели свои племена дальше от реки, туда, где духи отцов были еще живы. С тех пор очищенная от дикарей территория увеличивалась с каждым годом, в то время как целые племена гибли под натиском иантийцев и крусов.

Евгения тогда решительно воспротивилась замыслу Алекоса и открыто заявила, что он ошибается, используя для достижения своей цели самые неблагородные средства. Она рассказывала, к чему это привело на Земле. Но ее обрывочные, бессвязные воспоминания о завоевании Америки и фашистских концлагерях лишь убедили его в правильности выбранного пути. Он желал расширить границы империи и уничтожить мешающих этому жалких людишек, и туманные рассуждения жены о гуманизме, о праве всех людей на жизнь и свободу ничуть его не впечатлили. Сначала он не обращал на ее протесты внимания. Потом отмахивался. Юный Астис был вместе с отцом в глубине лесов и хорошо помнил, как туда приехала мать и каким было ее лицо, когда царь спустя всего час велел ей возвращаться в Рос-Теору. «Будь твоя воля, иантийцы и сегодня сражались бы каменными топорами и жили в шалашах, как дикари, которых ты так защищаешь, — сказал ей Алекос на прощанье. — И те, и другие начали одинаково, но одни повзрослели, а другие так и остались детьми. Я сохраню им местечко для игр где-нибудь в непролазных дебрях. А на этих землях будут жить достойные люди. Кроме тебя, об исчезновении дикарей некому жалеть». Потом он сказал еще кое-что. Эти слова остались не понятыми Астисом, но заставили мать покорно склонить голову. «Как знать, — сказал царь, — если бы я не пришел в этот мир, не сделала бы ты однажды то, что делаю сейчас я?»