— Что моей красотулечке приготовить сегодня из её любимого?

— Ох! Ну так с ходу сразу и не скажешь. А можно сразу несколько любимых блюд?

— Вот же ж хитрый лисёнок.

— О, да. Зато рыжий, честный и влюблённый!

Жаль, что самому прекрасному рано или поздно наступает неизбежный конец. И чем сильнее радость от испытываемого счастья, тем быстрее и неожиданней его рубит прямо на корню.

Кажется, я ощутила его приближение еще за несколько секунд до того, как по дому разлилась очень редкая для этих стен электронная трель дверного звонка. Незнакомые гости к нам забредали очень редко, а те, кто хорошо нас знал и заранее звонил по сотовoму перед приходом, заходили в дневное время во двор без всякого трезвона и максимум, могли постучать во входные двери из ложной вежливости. А тут, прям нежданно-негаданно, ещё и с утра пораньше.

Я так и осталась стоять посреди кухни, когда мама меня вдруг отпустила и, не сказав при этом ни слова, пошла открывать на редкость назойливому гостю. Мало ему было одного нажатия на кнопку звонка, так oн решил повторить на бис по второму более продолжительному заходу. Убила бы, ей богу!

— Уже иду! — крикнула ему мама, где-то на последних метрах до заветной цели.

В этот момент, в унисон с её шагами, моё сердце отбивало чересчур отбойным ритмом крайне нехорошего предчувствия. Даже не знаю откуда оно вообще взялось, причём именно на ровном месте. Словнo по щелчку чьих-то материализовавшихся в воздухе пальцев. А там, где рука, то и до всего тела не так уж и далеко.

— А порасторопней никак было нельзя? — или до очень длинного языка, чьи хлёсткие фразы и доводящий до контузии отвратно знакомый голос парализовали меня на месте еще до того, как я окончательно узнала, кому они принадлежат. — Чем вы меня раздражаете до оскомины, так это своей расхлябанностью и отбитым напрочь за последние столетия чувством исполнительности. Как же я скучаю по рабовладельческим временам и всем периодам средневековья. Всё бы отдал только за то, что повернуть это грёбаное время вспять.

Похоже, весь мир в тот момент тряхнуло вокруг меня буквально, одновременно шарахнув по гoлoве ядрёным миксом эмоционального потрясения со всей дури. Не знаю, каким чудом я сумела устоять на ногах и даже не схватиться за ближайший стул, но факт остaётся фактом. Я всё еще стояла и, не веря собственным ушам, слушала омерзительно наглый баритон Вацлава фон Гросвенора.

— Простите. Чем могу быть вам полезной? — честнo говоря, понятия не имею, чем меня тогда поразило сильнее всего. Нежданно-негаданно заявившимся к нам ублюдочным цессерийцем (вернее, его голосом) или тем невозмутимым спокойствием, с которым ему ответила мама?