— Тебя это волнует? — спрашивает он, когда нас отрезает от мергхандаров.

— Что? — переспрашиваю я.

— То, что он должен уехать из страны.

Я приподнимаю брови.

— Меня волнует то, что мне пишут такие сообщения.

Торн смотрит на меня очень долго и очень пристально. После чего произносит

— Мильда Хайц уже уволена.

— Тебе не кажется, что ты слишком разбрасываешься людьми?

— Я не собираюсь держать рядом тех, кто способен подставить в любой момент.

— Вряд ли это написала Мильда Хайц.

— Ты права. Это сообщение дело рук Эллегрин.

— Она совершенно не стесняется мне об этом писать, правда?

Взгляд его становится еще холоднее.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Эллегрин по какой-то причине считает, что мы с тобой не пара, и при каждом удобном случае сообщает об этом мне.

— Ее я уволить не могу. Только запретить ей въезд в Хайрмарг, что по определенным политическим соображениям не совсем верный ход. Но если тебе так будет спокойнее, я это сделаю, Лаура.

— Я не хочу, чтобы ты ей что-то запрещал. Мне непонятно, по какой причине она продолжает считать меня соперницей.

— Ты намекаешь на то, что я раздаю ей авансы?

— Нет, Торн, я не намекаю. Я спрашиваю прямым текстом. Почему Эллегрин считает возможным делать все, что ей угодно, а Бенгарн Эстфардхар должен уезжать из страны исключительно потому, что он покатался со мной на коньках.

Тишина, воцарившаяся после моих слов, оказалась слишком тяжелой. Еще тяжелее оказались слова: