Ловлю себя на желании провести по волосам Тали, еле успеваю остановить собственную руку. Нельзя мне первому разговор оканчивать, хочу ещё раз спросить, что передать, но Олинка вдруг снова меняется в лице, рассматривает меня с каким-то прямо нездоровым вожделением. Ненавижу, когда власть имущие так смотрят, ничего хорошего не жди. Хочется спрятаться, забиться в любую щель, только бы не достали. Потому что если достанут — готовься к нескольким часам ада.

К демону, не думать об этом. Приятная тяжесть Талиной головы на плече странным образом придаёт сил и уверенности. Не могу тебя от них защитить, но если бы мог, тебе никогда не пришлось бы ни с кем из них соприкасаться. Знать бы, что для этого нужно.

— Антер… — говорит Олинка вкрадчиво, эта её отвратительная привычка облизывать губы… и не только… Не передёрнуться бы. — А чего бы тебе хотелось?

— Спасибо, у меня всё есть, госпожа, — отвечаю.

— Я знаю, чего хотят бывшие вольные, — изрекает. — Вам всем нужна свобода! И, между прочим, я могла бы тебе её дать! Если ты сделаешь так, чтобы Ямалите надоело быть с тобой… — смотрит многозначительно.

— Бывшим вольным вольные не подписывают.

— Это Лита тебе сказала? — отвечает презрительно. — Не представляю, кто может мне помешать подписать вольную рабу, если я решу это сделать! Она просто не хочет тебя отпускать! А уж у меня-то возможности есть.

— Госпоже это не понравится.

— Ах ты… совсем уже обнаглевший раб! Ты как на меня смотришь! — глаза сердито сужаются. Нормально смотрю, правда, всем господам почему-то кажется, что нагло и не почтительно. Но уж на тебя по-другому смотреть совсем не получается.

Олинка одновременно возмущается и ещё больше распаляется.

— Не вздумай ей говорить! Я всё равно скажу, что тебя хотела проверить, насколько ты ей верен. Но до тебя потом найду способ добраться!

— Не сомневаюсь, — отвечаю.

— Совсем обнаглел, раб! — брызжет слюной Олинка, руки тянутся к кнуту. Чёрт меня тянет за язык, говорю быстрее, чем успеваю остановиться:

— Сетевик не разбейте.

— Ах ты! — Олинка всё-таки лупит в мою сторону кнутом, сам не замечаю, как закусываю губу, заставляю себя помнить, что не может сюда достать, не отшатнуться, не дёрнуться. Смотрю на неё прямо. — Ну, ты ещё пожалеешь! Как только я до тебя доберусь… — пытается подобрать слова, помогает себе сжатием пальцев, но, кажется, меня слегка несёт.

— Вольную выпишете? — усмехаюсь. Давно я так с господами не разговаривал, столько отучали! Но тебе никогда не быть моей хозяйкой, тварь.

Слова как-то неожиданно на неё действуют, она сбивается, опускает кнут, снова обводит языком губы и почему-то начинает чаще дышать.