Когда они заключили сделку, и горсть монет перекочевала из рук в руки — шестьдесят, Квадим о таком и не мечтал! — оба вновь стали лучшими друзьями. Партнерами, один из которых рискует жизнью, лазая по проклятым скалам, а другой сбывает найденное.

— Тут вот что… это… — промямлил Петрас, когда жена ткнула его в плечо. — Нужна твоя помощь.

Ого, даже так? Старый пройдоха, беса с два бы ты сторговался, заговори об этом раньше!

— Ты же копченый, разбираешься в таких вещах, — продолжал меж тем старик. — Есть одна вещица. Ковер. Меня попросили продать. Найти покупателей. Погоди, сейчас я покажу.

Покряхтывая, он скрылся в тенях. Падальщик озадаченно нахмурился.

Анха́рский ковер? Вот уж с чем он вряд ли поможет. Порой Квадим встречал на белых улицах Высокого города земляков. Смуглые, черноглазые, с блестящими от благовонных масел волосами и крашенными бородами — все они гостили в мраморных домах, где солнце дробится в хитрой резьбе портиков, смеются фонтаны и тянутся к небу кипарисы.

Квадим издали подмечал темные лица земляков — копченые, как говорили тут — и сворачивал подальше.

— Вот. Вот, смотри.

Поверх ножа и пуговиц легла истертая циновка. Петрас раскатал рулон, открыв мягкие краски и тонкое плетение. Красное с золотом, и пламя, и буквы вдоль краев. В центре пили вино и веселились семь обезьянок.

— Ты ведь и вправду понимаешь… ну, по коллекционерам. Я тут подумал, может, ты оценишь?

Да уж, такое не продашь торговцу в золоте. Тонкая работа, это сразу видно — но старая, истертая почти до дыр. С одного края ковер почернел, опаленный в давнишнем пожаре. Или все же…

Квадим коснулся пальцем потертости.

Нет, даже если вещица древняя — разве скажешь вот так, со стороны? Ковер многое повидал, но одни боги знают, чему он был свидетелем.

— Подумать бы, — услышал собственный голос падальщик. — Хитрое плетение, но видишь, в каком он состоянии.

— О, ты не торопись! Возьми к себе, если нужно. Обнюхивай, вылизывай, что ты там еще делаешь? Ты, главное, скажи мне, что надумал.

Вот так, да? А что мешает забрать ковер с концами? Загнать за дюжину монет в порту?

— Пять дней, — рассеял сомнения Петрас. — Через пять дней приноси с оценкой, и я заплачу. Или сам найди покупателя, тогда получишь треть.

Супружница старьевщика так и не проронила ни слова — затопала обратно в лавку, меж кувшинов для масла, пузатых, как она сама.

Когда Квадим добрался до дома, закат на алых крышах дворца экзарха погас. Две старые оливы в сумерках стали бесформенными тенями. Как и полагается по закону, над его дверью чернели буквы: «с», «н» и снова «с».