— Поэмы… поэмы Оллита, — ответила она.

— Читать поэмы так рано поутру, — Гасьярд чуть улыбнулся, — это романтично. Надеюсь, никто тебе не мешал?

— Дядя, кто мог ей помешать в библиотеке? Туда же ходит только тётя Эв, а как ты знаешь, она спит до полудня, — ответил за Иррис Себастьян.

— Ну мало ли, в связи с этой помолвкой дворец полон гостей, — ответил невозмутимо Гасьярд.

— Нет, мне никто не мешал, — поспешно ответила Иррис, надеясь, что на этом вопросы прекратятся.

Но Гасьярд посмотрел в чашку, словно на её дне лежал целый список таких вопросов, а потом снова перевёл взгляд на Иррис:

— Значит, ты была одна?

— Да, — ответила она коротко, впившись пальцами ног в подкладку туфель.

Вопрос был настолько неожиданным, что она солгала. Зачем она это сделала? Наверное, потому что надеялась прекратить этот странный допрос, а может, потому, что это было менее ужасно, чем рассказывать о своей встрече с Альбертом. Но потом она подумала, что каждый раз, когда ей приходится лгать, пытаясь всё упростить, всё только усложняется. Эта ложь потянет следующую, и следующую, и если Альберт вдруг скажет, что говорил с ней утром в библиотеке, это… это будет просто позор!

Но исправить уже ничего нельзя. Признаться в том, что на самом деле произошло, она так и не смогла. Лишь смотрела мимо Гасьярда на Грозовую гору, чувствуя, как колотится сердце.

«Здесь завтракают ложью, едят её на обед и даже дышат ею. Если ты хочешь здесь выжить — тебе придётся этому научиться».

И слова Альберта вспомнились так некстати. Неужели ей и в самом деле придётся этому научиться?

Почему Гасьярд вообще об этом спросил? Зачем он говорил с охраной? А если их всё-таки кто-то видел? Боги милосердные, это просто невыносимо!

— И ты не заметила ничего странного? Или… необычного? — спросил он снова.

— Нет, — ответила Иррис коротко.

— А я думал ты поинтересуешься, что я подразумеваю под «странным и необычным», — он чуть улыбнулся.

— Это было утро, как утро, — ответила она, поставив чашку неловко, так, что она звякнула о блюдце, — тишина, рассвет, книги. Я читала… а потом раздался гул, всё затряслось, я вернулась к себе и увидела столб дыма над горой. И дым, это, разумеется, необычно. Но дым видели все, а не только я, — ответила она, сложив руки на коленях.

А Гасьярд спрашивал снова и снова, и все вопросы крутились вокруг этого утра, и с каждым вопросом Иррис всё больше погружалась в пучину отчаянья — он знает! Или подозревает… Или что тогда ему от неё нужно?