Келлин. Сердца пропускают удар, а зубы смыкаются.

— Ты ненавидишь его. Зря. Он тут не причём.

— Неужели? — сарказм скрыть не получается.

Ллос молчит, не одёргивает зарвавшегося меня, не отвечает, зато я не могу остановить льющиеся потоком слова:

— Это не он вместе с сестрой планировал меня убить. Не он дрался со мной на дуэли, зная, что я не ровня ему. Не он всячески досаждал мне в Академии. Не люди Цаде покушались на меня и мою свиту. Не Минитфра подсылала отравленные вина. Не Келлин преподнёс мне кинжал, способный убить бессмертного даже вопреки твоей воле. Не он закрылся от меня щитами, не он не хочет ответить на простые вопросы…

— Непростые. Совсем непростые, — прерывает меня Ллос — Он купил этот кинжал, но о ритуале не мог знать.

— Разве его сестра не была Жрицей?

— Была, но её давно уже не допускают в Храм.

— Потому, что ты ей не доверяешь, и при этом хочешь, чтобы я поверил в невиновность её брата?! Да, ты шутишь, верно!

И вновь Ллос никак не реагирует на непочтительный тон и фамильярное обращение.

— Раэль, он молчит, потому что ему страшно, он не понимает, как оправдаться в твоих глазах, что сказать, чтобы ты поверил ему.

— Поэтому не говорит ничего?

— Да. Тут Дасат прав, идиот твой Келлин, просто идиот.

— Не мой.

— Ο! Все ещё твой. И всегда будет. Единственный твой якорь.

Якорь. Как я мог забыть об этом… Какая ирония — тот, кто должен удержать мой разум и сущность, их же и разрушил. Смешно. Было бы, если бы не было столь гнусно.

Следующие слова Ллос заставляют вздрогнуть и вновь обратить на неё внимание:

— Единственный. Если только ты не возвратишь Иллири.

Мир совершает кульбит, стены Подземного вдруг стремительно сжимаются, давят, а потом молниеносно возвращаются на место.

— Архимаги не смогли.