И Роха тут был, орал так, что надувались жилы на горле под черной щетиной, его люди стреляли и стреляли, быстро, как только могли, но ничего не могло остановить баталию непобедимых горцев.

Брюнхвальд проклинал себя, думая, что поздно послал посыльного к кавалеру. Он уже сам был среди солдат, сам какое-то время помогал удержать этих настырных чертей в овраге. Но надежд у него не было. Карл думал только о сыне. Он наделся, что у Максимилиана хватит ума уехать, а не лезть в кашу, когда горцы продавят у Рене центр, только об этом думал старый ротмистр.

И тут у восточного склона холма запыхавшиеся от быстрой ходьбы появились стрелки. И перед ними в своём роскошном бело-голубом наряде на великолепном коне и в драгоценных доспехах ехал сам кавалер Иероним Фолькоф, господин фон Эшбахт, Защитник Веры, сам Инквизитор.

— Эшбахт! — Заорал рядом с Брюнхвальдом какой-то солдат.

Так заорал, что ротмистр вздрогнул. Вздрогнул и подхватил клич, сам крикнул, что есть силы:

— Эшбахт! Ребята, держись, тут он, тут наша Длань Господня!

— Эшбахт! — Понеслось над рядами.

— Эшбахт!

— Длань Господня!

— С нами, ребята, он с нами!

И стали подбегать стрелки, становиться рядом и раскуривать еле тлеющие фитили. Хлопнул первый выстрел, за ним второй.

И всё вдруг переменилось.

— Эшбахт!

— Длань Господня!

А там, на западе, перестраиваясь из походной колонны в штурмовую, шёл фон Финк.

— Эшбахт! — Кричали солдаты, чувствуя, как железный натиск горцев начинает слабеть.

— Длань Господня! С нами он!

И вдруг барабаны врага заиграли «приставной шаг назад».

Нет, они не стали расходиться как райслауферы, но они поняли, что проиграли и стали отступать. Отступать, как положено истинным воинам, истинным горцам, не теряя строя под знамёнами и барабанами. Отступать с честью.

По ним стали бить пушки, нанося страшные потери, стрелки Рохи и он сам, арбалетчики Джентиле вместе с ним самим кинулись за ними, как собаки за дичью, стали перебираться на ту строну оврага, подходить к колонне поближе, чтобы стрелять и стрелять в отступающих горцев.