Тьма, шедшая наружу, никак не могла быть ее собственной силой. Слишком она была сознательной. Казалось, что у нее есть разум и воля.

– Все в порядке? – встревоженно спросил Ринон, нервно глядя на щупальца тьмы, расползающиеся от Веры в стороны сидящих неподвижно людей. – Ты можешь это остановить?

Вера качнула головой, прикусывая губу. Она не могла это остановить. Оно шло откуда-то извне. Ее тело было простым проходом, через который древняя и могущественная сила смотрела на этот мир.

– Действительно… – прошелестел старик.

– Она за нами? – спросил один из людей.

– Поможет ли? – усомнился третий.

– Наше наказание закончилось? – удивился четвертый.

– Слишком просто, – голос пятого прозвучал недоверчиво.

– Я просто хочу, чтобы это уже закончилось, – вздохнул шестой.

Ринон переводил взгляд с одного человека на другого, не до конца понимая, что происходит. Верайя сидела бледная, но не шевелилась, пристально наблюдая за клубящимися щупальцами тьмы, выходящими из центра ее груди.

Протянув руку, он поймал ее кисть и сжал, тревожась. Ему не нравилось происходящее. Его жена не выглядела счастливой, правда, и страдающей тоже. На ее лице не было даже страха, только напряжение.

Дальнейшее запомнилось Вере урывками.

Тьма поглотила все помещение, по крайне мере, ей так показалось. Она завернулась коконом вокруг магов, будто скрывая их от всего остального мира. Ринон по-прежнему сжимал ее руку, но Вера чувствовала себя так, словно находилась под толщей воды без возможности выбраться из этого места в ближайшую сотню лет.

Пространство искажалось, оно давило, но при этом, казалось, даже не думало уничтожать. И воздух был, только более густой. Пахнуло чем-то невыносимо сладким. Веру затошнило от этого запаха. Он ассоциировался у нее по какой-то причине вовсе не с пирожными, а с почти разложившимися телами.

Ей показалось, что она слышит вороний крик. В какой-то момент он был настолько сильным, что ей захотелось пригнуться. Шорох множества крыльев нервировал.

Приоткрыв рот, Вера сжимала руку мужа, держась за нее, как за единственную нить, связывающую ее с реальностью.

Потом пришли голоса. Люди вокруг нее говорили и говорили, они срывались на крик, безумный, пугающий. Так кричат перед смертью, своей или близких, горячо любимых людей.

Вера дышала чаще. Слезы навернулись на глазах. Тоска сковала ее грудь, ложась на плечи погребальным саваном – невыносимо тяжелым, ненавистным ей.

Это была смерть. Она стояла рядом, дышала кладбищенским смрадом, шептала тысячами людских голосов, в которых скользило невысказанное отчаяние.