Забастовка.

Главное было — начать; много кто рассуждал об этом, но в последний раз забастовки устраивались чуть ли не век назад, даже старики помнили об этом только по рассказам. Начинать было попросту страшно.

Тогда в один прекрасный день молодой Лаки, работавший сварщиком на заводе, взял и оставил сварочный аппарат, снял свою маску и громко заявил:

— Баста!

Не прошло и часа, как стоял весь завод. Люди высыпали на улицу, во двор, и не переставали кричать, махали руками, даже едва не развязали драку. Управляющие отреагировали быстро и подчинили себе волю доброй сотни человек, заставили их было вернуться в помещение… но постоянно держать людей под контролем они не могли, и к тому же, бездушных было слишком много. Почти все управляющие, находившиеся в тот день в промышленной зоне, съехались на место происшествия, только к тому времени люди уже разошлись по домам. Согнать их обратно на работу не представлялось возможным.

События развивались стремительно. Когда остановился сталелитейный завод, погасив свои печи, Тегаллиано забил тревогу: забастовка приносила все больше убытков. Он лично приехал в кварталы бездушных, оставив заботы во дворце, и был встречен значительной и сердитой делегацией.

Старый закованный, бывший во главе делегации, перечислил Тегаллиано требования бастующих; тот выслушал с холодным лицом и ответил во всеуслышание:

— Ваши требования необоснованны. Вы можете бастовать, сколько угодно; рано или поздно вам станет нечего есть, и вы все равно вернетесь на работу. Имейте в виду: вы потом можете серьезно пожалеть о случившемся.

Несколько обескураженные, некоторые из рабочих собрались потом в пивной и спорили до глубокой ночи. Хладнокровие Тегаллиано напугало их, и кому-то уже стало казаться, что забастовка и вправду бессмысленна.

В этот момент в ту самую пивную явился загадочный человек в плаще, капюшон которого был накинут на голову. Он не прошел вглубь помещения, оставшись стоять возле самой двери, и сперва негромко произнес:

— Сдаются только трусы.

На слова его обернулись находившиеся к нему ближе всего, привлекли внимание тех, кто не расслышал первой его фразы.

— Люди рискуют ради вас собственной жизнью, — продолжал незнакомец, лица которого было не разглядеть. — Я был осужден на вечную ссылку, а теперь, вернувшись, обрек себя на смерть. Что вас останавливает? Взгляд Тегаллиано испугал вас? Ведь он один, а вас — миллион. Вы начали правое дело, товарищи! Вот увидите, скоро к вам присоединятся другие, и тогда они ничего не смогут вам противопоставить, им придется принять ваши условия. И даже если нет… разве свобода не стоит того, чтобы за нее драться?!