Потом объяснений не нашлось. По крайней мере, тех, с которыми я могла бы жить. Пусть и сморщившись, как банный лист. Или как печеное яблоко… Черт бы побрал все эти сравнения! Да и кому их слушать теперь? Кому исправлять? Делать умное лицо и говорить, устало качая головой: «Владислава, сколько раз тебе повторять — морщиться можно как печеное яблоко. А банный лист липнет. Так говорят про людей»…

«Мама! Не называй меня Владислава! Ты же знаешь, я люблю, когда меня зовут Влада!» — безумно хочется крикнуть той, кто сейчас стоит у плиты и жарит блины на сковородке.

Женщина с отросшими волосами, давно потерявшими форму, исхудавшая, с ввалившимися щеками, повторяет снова и снова то, что делала вчера, и позавчера, и месяц назад: она осторожно наливает тесто из ковша на сковородку.

Только теста в половнике нет. Как нет молока в холодильнике, яиц и масла. Женщина наклоняет ковш над сковородкой, не замечая, как потрескивает металл, нагревая пустоту.

Часть первая

Осень

Влада

«Тяжелая бронза давила на каменную глыбу. Вырванный из могилы, Гром-камень застыл на набережной. Petro, Catharina — чужеродные буквы, как отметки с надгробной плиты, растерявшей от времени даты. Неподъемный груз держали седые плечи камня: мертвец с приставленной головой, сидящий верхом на коне, протыкал костистой рукой горизонты. Неумолимый взор всадника топил крыши зданий Лосиного острова, бронзовые пальцы сжимали металлическую грудь ростральных дев. Их стоны — тяжелые, вливающиеся в вой вечных ветров Севера, владели городом».

Мой гимн уходящему Питеру. Или как-то так.

Поднимите руки те, кому знакомо чувство перед самым пробуждением, когда еще толком не понял — спишь ты или проснулся. Тело не отвечает, мозг блуждает неизвестно в каких далях. Хорошо, если те дали светлы и тихи. А если они наводнены кошмарами? Там за тобой гонятся, а тебе приходится убегать. Но куда бежать, если тело лежит неподвижно? По позвоночнику к затылку ползет легкая вибрация. Она застывает у корней волос, потом мурашками принимается бродить по черепу. Такое знакомое и послушное тело лежит себе без движения. И плевать хотело на твои жалкие потуги шевельнуть рукой или ногой.