Над полем пронзительно взвыли сирены боевой готовности.

— Пора, — кивнул Могильников.

— Пора, — довольно прищурил глаза Аксенов — его лицо просветлело. Артем знал, что Борис более всего не любит ждать и предпочтет променять одну неизвестность на три яростных боя.

Алексей Ерофеев только кивнул и, судорожно сглотнув, полез вслед за пилотами в истребитель. Стальные перекладины лестницы позванивали по обшивке.

Где-то в стороне глухо грянул оркестр… и вслед включились громкоговорители, усиливая музыку и донося ее до краев взлетного поля.

Артем замер перед самым входом, вцепившись в край люка, приложил вторую руку козырьком ко лбу — яркое летнее солнце заливало серебристо-серые плиты космодрома — и всмотрелся во что-то видимое только ему.

— Молодцы, сделали, как я просил, — улыбнулся Могильников. — Ну, как? Хорошо получилось?

— Ты сочинил? — полюбопытствовал Аксенов.

— Нет, это старая песня. Я ее немного переделал… под современные реалии. Не верилось, что штаб согласится.

Ерофеев задумчиво согласился:

— Хорошая песня и правильная, товарищ капитан. Моряки Второй мировой и мы, пилоты… У нас и вправду много общего.

— Скорее даже всё… Молодец, кадет, что эту песню знаешь. Сработаемся! — еле заметно улыбнулся Могильников и нырнул внутрь истребителя.

Пока Ерофеев и Аксенов забирались в корабль, песня окрепла и отчетливо зазвучала над полем:

— Как небо мертво без меня, — прошептал непослушными губами Ерофеев, задраивая люк. Глухо чмокнула гидравлика, и броневая плита отрезала экипаж от окружающего мира.

Могильников скороговоркой бросал команды:

— Занять ложементы… пристегнуть шлемы… подключиться к центральной системе жизнеобеспечения… загерметизировать скафандры.

— Есть, — глухо ответил по внутренней связи Аксенов.

— Есть, — прошептал Ерофеев.

Ожило внешнее радио:

— Проверка систем. Двухминутная готовность.