«Глупые вы люди! — хотелось крикнуть. — Неужели вы не слышите в волчьем вое жалобный плач? Тоскуют по кому-то из своих».

Но разве меня послушал бы кто-нибудь, скажи я правду? Уж лучше молча подождать, пока тучный трактирщик Ирах нарежет ломтями дымящееся мясо и разложит в тарелки голодных посетителей тушенную в подливе фасоль. В пустом животе предательски заурчало: сегодня за целый день в рот не попало ни крошки, но такова уж сиротская доля.

Ждать и терпеть для меня — привычное дело. Да помалкивать, хоть и нелегко это, с моим-то строптивым нравом. Старая Ульва всегда поучала: «Молчи, Илва, даже если напрасно на тебя клевещут. Смолчишь да глаза смиренно опустишь — целее будешь». Эту науку я хорошо усвоила, как и другие премудрости своей наставницы.

Мимо прошла дородная жена трактирщика, Руна, нарочно задев меня плечом, будто я была для нее пустым местом. Ни слова, ни взгляда — Руна никогда не питала ко мне нежной любви.

Впрочем, кому, кроме покойной Ульвы, до меня было дело?

— Уже сколько скотины порезали, твари, — забубнила трактирщица, деловито затирая на грубо сколоченном столе лужицу разлитого эля. — Совсем житья не стало от этих волков, с тех пор как старая ведьма померла. От новой-то вовсе никакого проку нет.

Она скосила недобрые глаза в мою сторону, будто хотела испепелить взглядом. «Я не ведьма!» — едва не вырвалось у меня. Но пришлось смолчать и безропотно опустить глаза долу, хотя нутро кипело от несправедливости.

Как же им невдомек, что волки разгулялись не потому, что ведьма их приструнить не может, а потому, что приграничные наши леса сплошь усеяны трупами воинов, сложивших головы в недавней битве? Еще не остыла земля от горячей крови — что славных рыцарей нашего королевства, что бездушных дикарей крэгглов; еще не отголосили по погибшим матери и жены, еще не залечили раны искалеченные победители. Мертвых в лесу осталось без счету: не хоронил никто. Вот вороны с волками и слетелись-сбежались со всех далей в наши края.

— Ведьмы, ведьмы… на что они сдались, эти ведьмы? — хлопнул кружкой о стол мельник Огнед, дряхлый старик с грязно-белой косматой бородищей, которая всегда выглядела так, будто была присыпана мукой. — Пришла пора мужчинам браться за дело, на охоту выходить!

— Поди ж ты, охотничек отыскался, — беззлобно пробурчала Руна, вытерев стол и попутно собрав с него грязную посуду. — Ты и по нужде-то сам выйти не можешь, а уж на волков собрался.

— Дед дело говорит, — поддержал старого мельника Ланвэ, угрюмый детина средних лет, знатно ставивший односельчанам дубовые избы. — Совсем зверье распоясалось, надо тварям гон устроить.