— Йеннифэр…

3

— Где… я?

— Лежите, господин, не двигайтесь, а то снова все разорвется и полопается. До кости бедро рассадили, паскуды, жуть, сколь крови вытекло… Не узнаете? Йурга я! Это меня вы на мосту спасли, помните?

— Угу…

— Пить, небось, хотите?

— Чертовски…

— Пейте, господин, пейте. Горячка вас пекёт.

— Йурга… Где мы?

— На телеге едем. Молчите, господин, не шевелитесь. Надо из лесов выбраться к людским хатам. Найти кого, кто в лечении смыслит. Того, что мы вам намотали, мало. Кровь все едино течет…

— Йурга…

— Да?

— В моем сундучке… Флакон… С зеленой жидкостью. Сорви печать и дай мне… В какой-нибудь чарке. Чарку вымой как следует и чтоб никто не прикасался к флакону… Если жизнь дорога… Быстрее, Йурга. Черт, ну и трясет твою колымагу. Флакон, Йурга, флакон…

— Уже готово… Пейте…

— Спасибо… Теперь слушай. Сейчас я усну. Буду метаться и бредить, потом лежать словно мертвый. Это ничего, не бойся…

— Лежите, господин, не то рана отворится и кровь из вас уйдет.

Он упал на шкуры, запрокинул голову, чувствовал, как купец укрывает его кожухом и попоной, от которой сильно несло конским потом. Телега тряслась, каждый толчок отзывался дикой болью в бедре. Геральт стиснул зубы.

Над собой он видел миллиарды звезд. Они были так близко, что, казалось, достаточно протянуть руку. Над самой головой, над самыми верхушками деревьев.

Он выбирал дорогу так, чтобы держаться в стороне от света, от огней костров, чтобы все время находиться в укрытии из колеблющихся теней. Это было нелегко — кругом пылали костры из пихтовых стволов, языки пламени взвивались к небу красными сполохами, усеянными блестками искр, метили тьму более светлыми полотнищами дымов, стволы трещали, стреляли вспышками, высвечивая пляшущих повсюду людей.

Геральт задержался, чтобы пропустить мчащийся на него, бушующий, перекрывающий дорогу, орущий и дикий хоровод.