Хуже всего было, когда я оставалась совсем одна: тогда ничто не мешало глупым мыслям атаковать мой бедный мозг. Снова и снова в голове всплывали картины моего дружеского общения с Антоном, то, как мне с ним было уютно, хорошо и спокойно, а следом вылезал кошмар на лесной поляне, и я опять видела и чувствовала, как меня убивает дорогой мне человек. Хуже всего было видеть его глаза в этот момент: в них не было злорадства или удовлетворения. В них были боль и отчаянье. С такими глазами не убивают! Этот диссонанс никак не вписывался в обычное убийство, не позволял мне всё забыть и заставлял глупо на что-то надеяться. На что? Ну, может, на случайность? Может быть, Антон всё-таки не хотел меня убивать? Умом я понимала насколько по-дурацки это звучит: какая разница хотел, не хотел? Убил же всё-таки. И за что-то же он меня ненавидел — я отчётливо запомнила выражение всепоглощающей ненависти на смутно знакомом лице. Но хоть убей, не понимала за что же можно так меня ненавидеть. Что такого я ему могла сделать восемьсот лет назад? Я не понимала. Эти вопросы и образы преследовали меня даже во сне.

Ашера теперь я видела редко. В начале я чувствовала, что он наблюдает за мной, ни на минуту не выпуская из поля своего внимания. Даже когда я была в университете или ночью, я постоянно чувствовала его присутствие рядом. Это как-то помогало не упасть в пропасть отчаянья, потому что давало ложную надежду, что если сорвусь, дракон быстро вправит мне мозги на место и не даст наделать глупостей. Но после того как ящер слетал в свой мир, его резко перестали интересовать мои проблемы. Раньше бы я обязательно поинтересовалась что такого случилось в мире драконов, что даже Ашер настолько сильно озаботился? Его ведь никогда собственный мир особо не интересовал. Но сейчас у меня не осталось на это душевных сил.

А ящер тем временем всё чаще стал надолго исчезать из дома. Раньше он улетал рано утром, возвращался к вечеру, ужинал с нами и заваливался спать. Теперь же я могла не видеть его по нескольку суток. А если и прилетал, то выглядел жутко измотанным и усталым. И тут же, как подкошенный, падал на раскладушку и засыпал. Мы совсем перестали разговаривать, так то мне начало уже казаться, что комната снова перешла в безраздельное моё пользование, и я снова живу в ней одна. А Ашер — так, случайная мебель, которая к утру снова исчезнет. Я не задавалась вопросом куда он летает и зачем, пока родные осторожно не поинтересовались у меня на эту тему. Сами они почему-то стеснялись у него спрашивать. Тогда я всё же переадресовала ящеру их вопрос. Ашер явно удивился моему интересу: кажется, он тоже уже привык, что я в последнее время ничем не интересуюсь и ни о чём не спрашиваю. Но чёткого ответа я не получила. Поняла только, что дракон что-то ищет у нас для своего мира. Так и передала родственникам. Выяснять дальше не было никакого желания: зачем мне лезть в драконовы тайны? Только себе дороже. Захочет — сам расскажет, а не захочет — сейчас нет сил вытягивать из него правду.