— Дай мне помочь, Мойра, — сказал Мэттью сестре, беря её за руку. На миг они посмотрели друг другу в глаза, прежде чем снова перевести взгляды на каменную дверь, и земля затряслась. Пол под самой дверью начал трескаться и ломаться под действием оказываемого ими магического давления, и на долгую минуту их сила дала остальным надежду.

Однако надежда была ложной. Хотя Мойра Сэнтир больше не обладала своей силой, она всё ещё сохраняла магический взор, и с его помощью она легко могла оценить вес воротного камня, а также стоявшую за ним силу. Дверь было не остановить. Они могли надеяться лишь на то, чтобы уничтожить её, либо найти какой-то способ вырвать её из пазов, но времени было мало. Из ушей её дочери начала сочиться кровь, и Мойра была уверена, что Мэттью уже также превысил свой предел. В конце концов у неё не осталось выбора.

— Это невозможно! Ворота питаются от Бог-Камня. Если они не отступятся, то умрут! Тебе нужно заставить их остановиться! — крикнула она, обращаясь к Пенни.

Иган услышал её слова, и кивнул Графине:

— Она права. Бери Грэма, я заберу Леди Роуз.

Пенни без промедления оставила своё место, и оттащила мальчика от его отца. Грэм ругался и кусался в ответ. У неё было мало времени, поэтому она, передав его Стефану Малверну, обратилась к двум своим старшим детям:

— Вы должны прекратить. Она слишком тяжёлая. Если перенапряжётесь, откат может убить вас.

Глаза у Мэттью и Мойры затуманились, и смотрели они прямо сквозь неё. Их сосредоточенность была идеальной и нерушимой. Пенни видела такое выражение несколько раз на лице Мордэкая, обычно прямо перед тем, как с ним случалось что-то ужасное. «После битвы в Замке Ланкастер он спал дни напролёт. Им может повезти меньше».

Позади неё Роуз умоляла Сэра Игана позволить ей остаться, но не могла противиться его мощным рукам:

— Пожалуйста! Дай мне остаться. Так же нельзя. Мы можем её остановить. Пожалуйста!! — сыпала она рыдающими словами, полными слёз и отчаяния. Она полностью позабыла о достоинстве. Осталась лишь лишившаяся надежды женщина, которую ждало пустое и одинокое будущее.

— Роуз… не надо, — проскрежетал Дориан. Выдернув руку из двери, он попытался оттолкнуть Роуз, не порезав при этом её росшим из руки клинком. Его тело стало оружием, неподходящим для нежных жестов. — Не… дай… Грэму… быть… как… я, — выдавил он. Трещины в его теле стали расширяться, и дверь снова поползла вниз.

Его обезумевшая жена совсем расклеилась, и её голос превратился в непрерывный поток горестных возгласов «Я люблю тебя», смешанных с протестующими криками, пока наконец их не стало невозможно отличить друг от друга.