Но Керэн… знай они о ней, они бы вернули оставшиеся в далёком прошлом сожжения ведьм. Это заходило за черту. Или зашло бы, если бы ей позволили закончить эксперимент. А так никто никогда не узнает о том, что она намеревалась сделать. Она могла всё отрицать.

Тем не менее, её раздражало знание того, что самое выдающееся произведение в её жизни было не совсем таким хорошим, каким могло быть. Она снова посмотрела на киборга, и вздохнула.

Как бы то ни было, она продолжит проект. Она никогда не была из тех, кто позволял личным чувствам мешать работе. Если бы только Гэри мог это понять.

Мысли о покойном муже лишь усилили её раздражение. Большую часть жизни она видела себя чем-то отличным от остальных людей. Они едва стоили её внимания или заботы, с их мелочными склоками, убогими вкусами и полной глупостью. Забавляли они её лишь тогда, когда она использовала их легковерную природу, чтобы ими манипулировать.

Она не могла наладить с ними никаких существенных отношений. Их эмоциональные побуждения были для неё такими же чужими, какими были Ши'Хар. Конечно, она знала, что попади она на проверку к компетентному психиатру, её бы отнесли к категории социопатов… но она не считала это чем-то плохим, так думали только остальные люди. Насколько она могла видеть, остальные представители её вида были изначально ущербными.

Она бы так и провела всю жизнь, не сомневаясь в этом выводе, если бы не встретила Гэри Миллера. Он был другим.

Но не таким другим, как она. Нет, он полностью отдавался эмоциям и социальным связям, которые так определяли бытие человеческой расы. Именно его разум привлёк её внимание, и в конце концов завоевал её сердце, каким бы оно ни было. На этот счёт она не была уверена. Если она кого и любила, так это его — но из-за её состояния она не могла быть полностью уверенной в том, были ли испытываемые ею по отношению к нему чувства любовью, или он просто интересовал её значительно больше, чем другие люди.

Гэри был пылким, гениальным, и чрезвычайно очаровательным. Сперва она думала, что он притворяется, когда дело доходило до общения с другими людьми, как притворялась она — но со временем она стала осознавать, что всё это было взаправду. Но это она ему простила. Если уж на то пошло, это делала его даже интереснее. Открытие того, что интеллект воистину мирового класса мог быть таким эмоциональным, таким заботливым, было для неё откровением, и всё время завораживало её, хотя она так и не смогла этого понять.

Когда он умер, она по нему не плакала, — она никогда на самом деле не плакала, даже в детстве, — но ей его не хватало. Ей не хватало его проницательности, их разговоров, и его способностью объяснять такие порой загадочные мотивы других людей, с которыми они имели дело каждый день. После его смерти жизнь стала скучнее.