Она дёрнулась, будто он дал ей пощёчину:

— Я начала понимать мудрость решения моей Рощи насчёт баратти. Заставлять вас сражаться — ниже нашего достоинства. Это — зло.

Даниэл подался ближе, в нём поднялся хищнический инстинкт. Он чувствовал, что её решимость давала трещину. Лираллианта была уязвима.

— А что если я хотел сражаться? Что если это доставляло мне удовольствие? Как Тиллмэйриас однажды тебе и сказал. Если бы это было правдой, если бы смерть меня не заботила, то ты бы по-прежнему испытывала волнение?

Она не отвела взгляд, хотя его лицо от её собственного отделяли считанные дюймы. Он чувствовал сладкий запах её тёплого дыхания, когда она начала отвечать, и её нижняя губа неуловимо дрожала:

— Это всё равно было бы неправильно.

— Неправильно в общем смысле, или неправильно потому, что это причинит тебе боль? — сказал он, доходя до сути дела.

Её губы служили алым контрапунктом небесной голубизне её глаз. Даниэл чувствовал почти физическое притяжение к ней. «Мне кажется, или она подаётся ко мне?»

Шаря взглядом по его лицу, она долго молчала, а затем закрыла глаза. То был сигнал, который не смог бы проигнорировать ни один мужчина, и Даниэл ощутил, как внутри него поднял голову волк, мужской дух, который, как он выяснил, был неотъемлемой частью его души. «Поцелуй её, возьми её», — взревел волк.

«Ты — насильник».

Дёрнувшись от внезапно всплывших из памяти слов Лираллианты, Даниэл отодвинулся. «Нет, никогда больше». Он пришёл к решению о том, что она была права, он никак не мог исправить прошлое, и стыд был пустой тратой времени. Даниэл мог контролировать лишь настоящее. «Я был как жертвой других, так и жертвой моих собственных желаний и слабости, но больше этому не бывать. Отныне я буду брать лишь то, чего воистину желаю, и не буду просить за это прощения».

Даниэл отодвинулся подальше, и увидел перемену её ауры, резко переключившейся с возбуждения на что-то вроде раздражения. «Она проверяла меня», — догадался он. Губы Лираллианты разомкнулись, как будто чтобы ответить на его вопрос, но Даниэл её остановил:

— Я решил. Если позволишь, я приму это предложение. Позволь мне увидеть мою семью, мой народ, и я вернусь, чтобы сразиться с тем противником, которого они пожелают против меня выставить.

Лираллианта выглядела расстроенной его решимостью:

— А если я откажу?

— Тогда ты пожалеешь об этом.

— Это что, угроза, Тирион?

Он покачал головой:

— Нет, но если тебе действительно небезразличны чужие страдания, то ты отпустишь меня. Удержишь меня здесь — и я увяну. Позволь мне увидеться с ними. Я скорее предпочту вернуться энергичным и живым, чтобы встретить скорую смерть, чем жить в медленном гниении.