— Ты себя слишком недооцениваешь, старик.

— У тебя мало времени, не трать его на лесть, — сказал Тирион, пятясь из изоляционной камеры. — Мне надо пойти, дать знать твоей сестре.

Эмма восприняла новости с прагматичным апломбом:

— Раян — хороший выбор.

— Хочешь знать, почему я выбрал тебя? — спросил он её.

Она покачала головой:

— Мудрость.

Тирион нахмурился.

— Очевидно, что ты выбрал нас не за чистую силу или талант. Бриджид лучше, а некоторые — сильнее нас, — бесстрастно сказала Эмма. — У Раяна самая светлая голова, а я, наверное, единственная, кому хватит мудрости и решимости доверить кому-то другому принимать решения, которые могут стоить мне жизни.

Тирион не в первый раз подивился её чрезвычайной зрелости. Эмма снова доказывала свою внутреннюю силу.

— Ты приводишь мои же доводы вместо меня.

Она кивнула, и он повернулся к выходу, но она сказала ещё кое-что, прежде чем он закрыл дверь:

— Что бы ни случилось, Отец, не вини себя. Ты сделал самый лучший для всех нас выбор.

Поражённый, он бросил на неё ещё один взгляд, пока закрывалась дверь. Тирион немного постоял там, глядя на деревянную дверь камеры, а его зрение на миг затуманилось. «Она называла меня Отцом». Он знал, что никогда не заслужит такого именования.

Следующие сорок минут прошли с ужасающей медлительностью. Тирион не привык к тревоге. Обычно он разбирался с ситуацией напрямую и без колебаний. Даже в свои собственные дни на арене он научился не волноваться из-за грядущих матчей. Его собственная жизнь мало что значила для него. Однако теперь всё было иначе.

— Прекрати, — сказала Кэйт.

— Что прекратить?

Она бросила взгляд на небо:

— Вот это.

После его разговора с Раяном и Эммой начало проясняться, но теперь небо снова начало затягивать облаками. Тирион снова вынужден был отгородиться от голоса ветра, тот почти бессознательно прокрался в его разум.