Мэттью задумчиво потёр подбородок, втайне довольный полученным комплиментом:

— Думаешь, я к ней готов?

— Нет, — честно сказал Грэм. — Она тебя сотрёт в порошок, но ты хотя бы чему-то научишься. Играя со мной, ты свои навыки не улучшишь.

— Возможно, я играю, оказывая услугу тебе, позволяя тебе стать лучше, — хитро сказал Мэттью.

Грэм засмеялся:

— Ха! Тебе просто нравится легко побеждать. Мы оба знаем, что я, наверное, уже на научусь играть лучше, чем сейчас. Это просто не моё. Даже Коналл уже начинает выигрывать против меня, а ему всего лишь одиннадцать.

Коналлом звали брата Мэттью, который был моложе его на пять лет, и хотя, в отличие от Мэттью и Мойры, он пока не выказывал признаков магического таланта, он определённо унаследовал от Мордэкая Иллэниэла его остроту ума. Айрин, самая младшая из Иллэниэлов, была единственной, кого Грэму всё ещё удавалось обыграть наверняка, а ей ещё было всего лишь девять.

Мэттью нахмурился. Несмотря на веселье в голосе Грэма, его беспокоило то, что его друг перестал надеяться повысить свой уровень:

— Так ты думаешь, что никогда не станешь лучше?

— Едва ли это — конец света, — отозвался Грэм.

— Разве нет? — парировал Мэттью. — Мы только-только начинаем чего-то добиваться. Мы молоды. Папа говорит, что нам следует бороться с ограничениями, а ты признаёшь поражение ещё до того, как начал гонку.

Большую часть времени Грэм уже не чувствовал укол боли, как прежде, когда кто-то упоминал о своём отце, но этот разговор будто приближал его прошлое, и он снова ощутил этот укол.

— Ты — волшебник, Мэтт, как и твой отец. Для вас нет ограничений. Простые смертные, вроде меня, вынуждены жить по другим правилам. Я подхожу лишь для одного дела, и последним, что сделал мой отец, было запретить мне идти по его стопам и заниматься именно этим делом.

— Я правда не думаю, что он именно это имел ввиду, — сделал наблюдение чуть притихший Мэттью. Ему не нравились намёки на то, что у волшебников не было тех же проблем, что и у других людей, но в тот момент его друг нуждался отнюдь не в том, чтобы спорить на этот счёт.

— А вот Матушка думает, и её мнение — единственное, которое имеет значение, — горько сказал Грэм. — Я ведь уже не могу спросить у папы, что он имел ввиду.

— Ты ведь не будешь несовершеннолетним до конца жизни, — с отблеском бунта во взгляде сказал Мэттью.