— Иноканоан научил тебя выходить в их мир?
— Да. Научил, — после недолгой паузы ответил собеседник, и его тон не понравился Доне. Она взглянула на собрата и увидела глубокую морщину, появившуюся на его лбу.
— И что он взял взамен?
— Мои сны, — усмехнулся Кристоф, растирая запястье привязанной руки.
— Сны?! — удивилась вилисса. — Мне никогда не казалось, что в наших снах есть большая ценность. Впрочем, лигаментиа всегда думают иначе, чем другие.
Колдун рассеянно кивнул, размышляя о своем, а потом вдруг схватился за плечо привязанной к креслу руки, словно пытаясь не дать боли ползти дальше.
— Оборотни действительно… нас не любят, — выговорил он с трудом, и гнев вилиссы тут же растаял в потоке горячего сострадания.
— Это скоро закончится. — Она снова села на пол рядом с колдуном. — Если Рамон не ошибся.
Кристоф усмехнулся и опустил руку ей на голову. Порезы затягивались, камень, наливаясь кровавым светом, медленно сливался с ладонью.
— Надеюсь, я не обрасту шерстью и не начну выть на луну, — сказал кадаверциан, стараясь отвлечь Дону от тревожных мыслей.
— Я знаю, зачем ты делаешь это, — произнесла она тихо. — Из-за Флоры.
Вилисса почувствовала, что колдун убрал ладонь с ее волос, и горько улыбнулась.
— В Дарэле ее кровь, частичка ее силы. Поэтому ты защищаешь его. Ты пытаешься сохранить все, связанное с ней.
Она поднялась и теперь смотрела на колдуна сверху вниз.
— Я начинаю верить в могущество даханавар. Они не отпускают тех, кому были дороги, даже после смерти.
Девушка отвернулась и хотела выйти из комнаты, оставив Кристофа наедине с его болью, но ее остановил его резкий голос:
— Дона, проследи за тем, чтобы с этого дня кадаверциан прекратили всякое общение с другими кланами. Ни телефонных переговоров, ни личных встреч, ни писем.
Она повернулась с удивлением, опасаясь, что начинаются обещанные неадекватные реакции. Но колдун смотрел на нее совершенно осмысленно. Жестко и требовательно.
— Ты поняла меня?
— Да, мэтр, — отозвалась она холодно и почтительно. — И как долго продлится эта неожиданная изоляция?