Уверенный в том, что избавился от любой возможной погони, Афафренфер впервые устроил привал.

Он проснулся с рассветом и снова пустился бегом, прямиком на восходящее солнце.

Он не знал точно, насколько далеко зашёл, но прикинул, что от ворот Гонтлгрима до Тернового Оплота было больше двух сотен миль, как и предупреждала Ивонель.

Брат Афафренфер приблизился к руинам лишь на пятый день своего путешествия.

Он прошёл в ворота и легко обнаружил оставшийся от захватчика шрам. Он быстро огляделся вокруг, а затем опустился на землю, скрестил ноги, положил руки на колени ладонями вверх и погрузился в глубокую, глубокую медитацию, объединившись с окружающим миром сильнее, чем позволяли физические чувства.

Он искал призрак.

Несколько раз ему казалось, что он что-то чувствует — шальную мысль, мгновенное вдохновение или наблюдение, которые казались исходящими извне.

Быть может, останки Дзирта?

Ему отчаянно хотелось, чтобы наблюдения о трансценденции, высказанные магистром Кейном, оказались правдой, хотелось доказать работу своего друга-дроу. И несмотря на это, Афафренфер знал, что событие, отголоски которого ощутил магистр Кейн, случилось довольно давно.

Почти наверняка — слишком давно.

Он всё равно должен был узнать правду, хотя бы для того, чтобы принести умиротворение Кэтти-бри и другим Компаньонам Халла.

Полный решимости, он уселся и открыл свой разум, своё сердце, свой дух — стал чистым восприятием, впитывая каждый звук, запах, шёпот, ощущение в регионе вокруг Тернового Оплота. В подобном состоянии трудно было отличить физическое от духовного, и поэтому Афафренфера застали врасплох. Когда он открыл глаза, то обнаружил себя окружённым группой вооружённых, облачённых в доспехи и заметно разгневанных дварфов.

— Бейте его, — было первым, что ясно услышал Афафренфер от одного из них.

И последним.

— Это была опасная игра, сестрица, — сказала Йиккардарии Эскавидне, когда они остались наедине, хотя по-прежнему находились на материальном плане. Они были в своём естественном, похожем на оплывшую свечу состоянии, их голоса булькали и пузырились, как горячая грязь, их язык принадлежал йоклол, так что если бы прислужниц кто-то подслушивал, он ничего бы не понял.

— Жиндия слишком долго медлит, — возразила Йиккардария. — Я боюсь, что выгоды будут краткими.

— Выгоды? Сестра, какое дело нам или госпоже Ллос до выгод?

Йиккардария развернулась на месте, протестующе взмахнув отростками.

— Для тебя здесь есть лишь одна выгода, и она либо исполнится, либо нет. Пока что она не исполнилась, — сказала Эскавидне.