– Я желала смерти твоей жене, – напомнила я видению. – Ты должен хотеть этого. Даже если это не сон.

– Но я не хочу.

«Почему?» – хотела спросить я, но так и не спросила. Стоило признаться себе: ответа я боялась.

– Все закончилось, – сказал Егор, не разрывая нить взглядов, единственное, что соединяло нас сейчас. – Жену Алмазова взяли. Морозко ищут. Это он убил Бородину. Посчитал это небольшой жертвой за грант, который ему обещала Альбина. Виктор на свободе.

– Виктор…

– Глинский поехал в совет, к нему, а я – сюда. Группа из США нарыла что-то против некого Густафа Эверса, главы голландского совета. Белецкий был с ним в сговоре, он сразу признался, куда тебя отправили, как только ветер переменился.

Его рассказ был очень складным. И описанная картина выглядела весьма соблазнительно. Только вот… можно ли верить?

– Если ты врешь, я не выберусь из сна, – сказала я зачем-то.

– А если не вру – погибнешь. – Егор опустил руку и устало добавил: – Я не вру, Яна.

Я посмотрела вниз, на влажный от дождя асфальт, на притихшие кроны деревьев, наполовину покрытые проклюнувшейся листвой. На блестящие спины припаркованных машин. А потом подняла лицо вверх – к свинцово-серому, в светлых прорехах небу.

Небо молчало.

– Помнишь, что ты мне сказала недавно про прыжок доверия? Теперь твоя очередь доверять.

Я зажмурилась, глубоко вдохнула и аккуратно слезла обратно. Меня тут же заключили в теплые, уютные объятия. И висок опалило дыханием.

– Ты так меня напугала…

– Морозко там, внизу, – прошептала я и вытащила из кармана ключи. – Он меня привез. Я оглушила его и заперла в комнате, где раньше собирались сновидцы.

Егор молча спрятал ключи в карман, прижал меня к себе, поцеловал в затылок.

Я еще раз посмотрела вниз, туда, куда только что собиралась сигануть с высоты седьмого этажа, и только тогда поняла. Я ведь чуть было не… чуть не…

Слезы брызнули сами – крупные, соленые, горячие. И трясло, как в самолете в момент турбулентности. И я, не сдерживаясь, зарыдала.

Плохо помню, что было потом. Помню, мы сидели. Вернее, Егор сидел и держал меня на руках, как ребенка. Гладил по голове. Я плакала, а потом слезы кончились. Остались всхлипы – судорожные, глубокие, постепенно сходящие на «нет». Истерика все же случилась. Ее сменил откат – апатия, усталость и жуткое желание спать. А может, у того препарата, который мне кололи, были побочные эффекты. Я проваливалась в дрему, периодически выныривая и ловя на себе встревоженные взгляды Егора.

Хотелось сказать ему что-то, какие-то важные слова, но я не знала важных слов. И он, будто понимая это, тоже молчал.