— А всё же понимать нужно, что можно, а чего никак нельзя — согласись?

Если бы Лоуренс спросонья начал приставать к Холо, она бы не рассердилась, — скорее, осыпала бы градом шуток и насмешек, чтобы окончательно смутить. На сей же раз упрёкам не было конца, потому что торговец совершил нечто, возмутившее её до глубины души: от сильного холода, сам того не заметив, он положил ноги на её хвост, а когда заворочался во сне, запутался в мехе. Прожившая сотни лет Мудрая Волчица, как называла себя Холо, и богиня, как называли её другие (к неудовольствию самой богини), взвизгнула, словно простая девочка, — видимо, вышло больно не на шутку.

«Ну сколько можно? Я же не нарочно!» — подумал Лоуренс.

Холо два раза стукнула его за то, что он запутался в мехе и ударил по хвосту ногой, но успокоиться так и не смогла. А пора бы: по его собственному мнению, прощение он уже заслужил.

— Бывает и такое, что люди нечаянно наступают на чужие ноги. А если не совсем проснулись — так и подавно. А всё же тебе бы да не знать: хвост — моя гордость, знак того, что я — это я.

Драгоценный хвост серьёзно не пострадал, но лишился пары волосков, и именно это вывело Холо из себя гораздо сильнее боли.

Кроме того, Лоуренс и раньше часто использовал хвост в качестве подушки, поэтому тот слегка сплющился от подобного обращения.

Торговец, не в силах больше наблюдать за тем, как его спутница оглядывает свой хвост с выражением глубокого потрясения на лице, попытался вылезти из-под одеяла, но девушка удержала его, продолжая распекать.

Обидчика полагается либо оскорбить в ответ, либо вызвать на поединок — так принято среди людей, однако расправа Холо оказалась более изощрённой: в итоге Лоуренс, лёжа в тепле под одним с ней одеялом, в этот предрассветный час чувствовал себя совершенно измотанным зимней поездкой. Под нескончаемый поток упрёков, не зная, как и слово вставить в свою защиту, он начинал подрёмывать, но, замечая это, Холо набрасывалась на него с новой силой.

«Да это просто издевательство какое-то, ей бы в дознаватели».

— И знаешь ли…

Пытка не прекращалась, пока Холо не устала злиться и не захотела спать.

Когда улеглась буря, которую Лоуренс на себя навлёк (он и раньше знал, что Волчица страшна в гневе, но теперь, сам того не желая, ещё и выяснил, до чего разной бывает её немилость), телега тронулась с места.

Холо выговорилась, и её начало клонить в сон. Отобрав у Лоуренса все одеяла и завернувшись в них, как в кокон, она тут же заснула. Правда, устроилась девушка не в самой телеге, а на ко́злах, положив голову на колени своему спутнику. Спящая Холо выглядела невинной и очень хорошенькой, однако и тут угадывалась её пугающая расчётливость. Обнажи она клыки, он посчитал бы это поводом насторожиться; притворись она, что не замечает его, он мог бы ответить тем же. Но Холо устроилась у Лоуренса на коленях, разом выбив почву у него из-под ног и смешав все карты. Разозлиться, не обращать внимания или грубо вести себя по отношению к ней теперь казалось ему невозможным, как и отказать в просьбе купить чего-нибудь вкусного. В конце концов, так Холо объявляла перемирие.