– Конечно, не забыл, – согласился король. – Букет бархатных черных гвоздик уже стоит у постели королевы, ожидая ее пробуждения. А что касается коня… мне не жалко, Элмар, но куда ты поедешь в таком состоянии? Ты помнишь, что час назад не мог встать? А если по дороге тебе опять станет плохо?

– Я с ним поеду, – подал голос Кантор. – Вы разрешите мне тоже взять коня с вашей конюшни?

– Мне не нужны сопровождающие! – оскорбленно задрал подбородок Элмар.

– А мне нужны цветы, – пожал плечами Кантор.

– Да тебе-то зачем? – вздохнул Жак. – Ольга про этот праздник все равно не знает, а если ей и скажет кто, так тебе простительно, ты иностранец и в наших праздниках не разбираешься.

Кантор посмотрел на него как на полного придурка, а король, в душе полностью согласный с мистралийцем, со вздохом поднялся с кресла, одним глотком допив свой кофе.

– Никаких проблем, господа, можете выбрать себе лошадей, каких пожелаете.

Десять минут спустя два всадника галопом вылетели из ворот королевской резиденции, чуть не вышибив при этом ворота и не стоптав зазевавшегося стражника, и во весь опор понеслись по пустым улицам города. Редкие прохожие шарахались в стороны и вполголоса комментировали странное поведение господ. Кантор успевал на лету уловить эти комментарии, и они были поразительно однообразны. Если прохожий узнавал Элмара, то тут же предполагал, что случилась какая-то беда, требующая немедленного и личного вмешательства знаменитого героя. Если же разглядеть и узнать не успевал, комментарий был однозначным – чокнутые. Кантора это не удивляло и не вызывало никаких возражений. Может быть, это действительно безумие – в пять утра нестись галопом в поле за цветами только затем, чтобы сделать приятное даме. Может быть, это еще и глупо к тому же, ведь Ольга всегда относилась к цветам более чем спокойно и, когда Кантор приносил ей цветы, радовалась на самом деле не им, а просто его приходу. И трижды безумие – ради ромашек садиться на коня с больной спиной и ломиться небо знает куда, в какую-то глухомань, где в случае чего и помочь некому. Да и сам он ничуть не лучше, помчался, в чем был, то есть полуголым, хоть и не холодно, ведь грязным приедет, словно в пыли валялся. И, что смешнее всего, без оружия! Полнейшее безумие, кто бы спорил. Но разве можно разумом понять и измерить тот неземной восторг, что окрыляет влюбленных и толкает на самые невероятные глупости? Разве подчиняются логике душевные порывы, налетающие внезапно, как шквальный ветер, и не оставляющие времени на обдумывание и осмысление? Да и демоны с ней, с этой одеждой, с этим оружием, с этой спиной, будь она неладна, разве можно сравнить все эти мелочи со сладким безумием вдохновения? Разве стоят они одной улыбки несравненной Азиль или восторженного визга Ольги?