Она разгадала его сразу.

– Толедо, – проговорила она, и голос ее был как ветер с гор. – Толедо и его благородная jojoza. Впервые среди нас? Приветствую. Рада видеть.

– Здравствуй, – поклонился Рейневан. Николетта сделала реверанс. – Здравствуй, домина.

– У вас есть ко мне просьбы? Вы просите заступничества.

– Они хотят, – проговорила стоявшая позади рыжеволосая, – лишь выразить уважение. Тебе, домина, и великой Тройственной.

– Принимаю. Идите с миром. Отмечайте Мабон. Восхваляйте имя Всематери.

– Magna Mater! Хвала ей! – повторил стоящий рядом с доминой бородач с украшенной оленьими рогами головой и ниспадающей на спину шкурой. – Эйя!

Огонь взвился вверх. Котел пыхнул паром.

На этот раз, когда они спускались по склону в седловину между вершинами, Ягна не дала себя удержать, незамедлительно направившись туда, откуда долетал самый сильный гул и доносился самый крепкий запах дистиллируемых напитков… Вскоре, добравшись до кадки, она уже поглощала сидр так, что только кадык ходил ходуном. Рыжеволосая не сдерживала ее и сама охотно приняла кувшинчик, который ей поднес ушастый космач, как близнец похожий на Ганса Майна Игеля, того, который месяц назад посетил на бивуаке Рейневана и Завишу Черного из Гарбова. Рейневан, принимая кубок, задумался над течением времени и всем тем, что это время изменило в его жизни. Сидр был крепкий, так что даже из носа потекло.

У рыжеволосой среди окружающих оказалось множество знакомых. И людей, и нелюдей. С ней сердечно здоровались майки, дриады, лиски и водницы, обменивались рукопожатиями и поцелуями полные румяные селянки. Чопорно и благовоспитанно кланялись женщины в расшитых золотом платьях и богатых накидках, с лицами частично прикрытыми масками из черного атласа. Обильно лился сидр, грушевик и сливовица. Кругом толкались и проталкивались, поэтому Рейневан обнял Николетту. «Здесь ей следовало бы носить маску, – подумал он. – Катажина, дочь Яна Биберштайна, хозяина Стольца, должна прикрывать лицо. Как и другие благородные дамы и девушки».

Выпивохи, отведав немного, занялись, естественно, сплетнями и обсуждением знакомых.

– Я видела ее наверху у домины, – глазами указала рыжеволосая на хромающую неподалеку калеку со светлой косой и лицом, опухшим от слез. – Что с ней?

– Обычное дело, обычная обида, – пожала плечами полная мельничиха, все еще там и тут оставляющая следы муки. – Впустую к домине ходила, напрасно просила. Выполнить ее просьбу домина отказалась. Велела положиться на время и судьбу.

– Знаю. Я сама когда-то просила.