— Так? Значит, так, еретики? — взвизгнул Крейчиж. — Идолопоклонники! А ну, дети! На них!
— Стоять, — раздался от притвора звучный и властный голос. — Стоять, сказал я.
Вместе с Прокопом Голым в церковь вошли Краловец, Прокоупек, Ярослав из Буковины, Урбан Горн. Их шаги, когда они шли по нефу, гудели и звенели, пробуждали грозное эхо. Факелы отбрасывали зловещие тени.
Прокоп подошел, быстрым и суровым взглядом осмотрел и оценил ситуацию. Под его взглядом пращнички опустили головы, напрасно пытаясь спрятаться за полами рясы Крейчижа.
— А потому что, брат, так... — забормотал проповедник. — Эти вот... вот они, эти...
Прокоп Голый прервал его жестом. Вполне решительным.
— Брат Белява, брат Дроссельбарт. — Таким же жестом он призвал обоих. — Пойдемте, я должен перед походом обсудить некоторые вопросы. А ты, брат Крейчиж... Уйди. Уйди и...
Он остановился, взглянул на скульптуру.
— Уничтожь что-нибудь другое, — докончил почти сразу же.
* * *
Ревел вол, блеяла коза. Дым стелился низко, плыл к камышам над рекой. Стонал и охал раненый, только что сшитый цирюльником из Собутки. Среди беженцев словно духи кружили минориты, выискивая признаки возможной заразы. Бог их послал, этих монахов, подумала Дзержка. Разбираются в заразах, высмотрят в случае чего. И не боятся. В случае чего не сбегут. Не они. Они не знают страха. В них всегда живет скромное и тихое мужество Франциска.
Ночь была теплая, пахло весной. Кто-то рядом громко молился.
Спящая на подоле Дзержки Эленча пошевелилась, застонала. Она устала, подумала Дзержка. Она истощена. Поэтому спит так неспокойно. Поэтому ее мучают кошмары.
Опять.
Эленча застонала во сне. Ей снились бой и кровь.
Идущий по золотому полю черный тур, думал Рейневан, глядя на полуутопленный в грязи щит. Такой герб профессионалы называют