Боже, великий Боже, venerunt gentes in hereditatem tuam, снова язычники пришли в наследие Твое!

То ли это за грехи наши, то ли это poena peccati, что постоянно к нам еретик с мечом и огнем вторгается?

Anno MCCCCXXIX, ipso die sancti Johannis baptiste[242] гуситские разбойники нанесли ущерб нашему любимому монастырю, нашему скрипториуму и книгособранию нашему, гордости нашей! Они посягнули на сочинения такой величины, как «De fide cathholica», Алануса Островитянина, «Libre de meravelles» Раймунда Луллия и «Clavis sanationis» Симона Генуэзского, на такие уникальные работы, как «Hierogliphica» Гораполлона Египетского и «Bestiare» Пьра из Бове, на трактаты и кодексы такого прекрасного исполнения, как «Expositio totios mundi et gentium», «De magia veterum», «Liber de mirabilibus natura arcanis», «De amore», «Secreta mulierum» и много других, может быть, единственных в мире экземпляров. Руки бы им пообламывать!

Полгода не прошло, а снова нашествие. Снова виклифисты, Taborienses, Orfani et Pragenses,[243] а во главе у них Procopius Rasus,[244] тот, как он приказал себя называть gubernator Taboriensium communitatis in campis bellancium,[245] самый великий и самый жестокий среди апостатов и ересиархов, в сущности не человек ex muliere natus,[246] но monstrum detestabile, crudele, horrendum et importunum. Eodem anno circa festum sancta Lucie,[247] он же Прокоп со всей своей армией до сих пор непобежденной, cum curribus, cum peditibus et equitibus[248] отправился ad marchionatum Misnen se,[249] сея смерть и пожары. И дошел до реки под названием Мульда. Зима же в тот года была мягкой…»